Это был умный и решительный человек, лет тридцати пяти, загорелый, черноволосый, коротко стриженный, со сверкающими глазами, ослепительно белыми зубами, широкоплечий, среднего роста, с изящными и одновременно крепкими руками. Открытый взор, привлекательная внешность заранее располагали в его пользу. Впечатление он произвел отличное. Про таких говорят: «Парень что надо».

— Капитан, — приветствовал его командир крейсера, — рад вас видеть.

— Для меня большая честь сказать вам то же самое, — последовал ответ. — Чем могу служить?

— Как могло получиться, что вы, выйдя из Кейптауна и направляясь на Кубу, очутились здесь, у африканских берегов?

— Все очень просто. После того, как я продал за хорошую цену кейптаунским колонистам товар из Манчестера, купленный за ничтожную плату благодаря банкротству фирмы «Белер и Уилсон», я был несколько обеспокоен отсутствием обратного фрахта[250], и тут мне стало известно, что фирма «Брандер Камминг и К », крупный производитель сахара, тоже находится на грани банкротства. Ни минуты не колеблясь, я выложил наличные за оборудование трех сахарных заводов и погрузил на «Рону», чтобы продать железное старье сеньору Рафаэлю Кальдерону на Кубе. Поскольку я спешу, то намереваюсь воспользоваться Южно-Атлантическим течением, оно выведет меня на экватор, а там…

— Что верно, то верно, земляк, — не совсем впопад проговорил доктор полушутя-полусерьезно. — Очень хорошо, капитан, весьма удачная сделка.

— А вам случайно не попадалось полуразбитое судно, кажущееся игрушкой волн, зато умеющее удирать, как самый быстроходный корабль? — командир крейсера.

— Капитан, — помрачнел Казаван, — это судно мне действительно встретилось. Одним ударом оно могло бы разрезать мой корабль пополам. Я не трус… я марселец, тем не менее… признаюсь, дрожал, как ребенок! Дело было ночью… самоходный понтон разворачивался, словно собрался вернуться на материк, и вдруг задел нас… еще чуть-чуть, и нам пришел бы конец… Я слышал гудение механизма… По-видимому, на борту кто-то был.

— Это все, не так ли?

— Клянусь Божьей матерью, капитан, мне бы пушку и экипаж из военных моряков, я бы дознался, что там в трюмах… однако, сеньор Рафаэль Кальдерон ждет…

— Свои железки?

— Конечно.

— И вы ограничены временем?

— Признаюсь, да, но если вы почтите визитом нашу«Рону»…

— Спасибо, капитан Казаван, и до свидания.

— До свидания, капитан де Вальпре. — Гость быстропокинул корабль.

— Темная, мерзкая личность, — пробормотал де Вальпре.

— Не зря капитанов торговых судов часто зовут пройдохами, — заметил доктор. — Надо честно сказать, на моей родине их многовато.

— Да, Марсель — жуткое сборище жулья. И боюсь, посетивший нас жулик — сообщник преследуемых нами негодяев.

— И каковы же ваши планы, капитан?

— Э! Черт возьми, стоит ли говорить, как мне хотелось бы произвести досмотр на борту «Роны», но не будет ли это погоней за тенью? Этак легко упустить настоящую добычу! Когда негодяй рассказывал о вымышленной встрече с «понтоном», он просто пытался обвести меня вокруг пальца.

В это время «Рона» отсалютовала флагом и направилась на север со скоростью морской птицы. А наш крейсер двинулся к американским берегам.

Мариус Казаван спустился по трапу и вошел без стука в просторную каюту. Какой-то человек, закрыв руками лицо, сидел за столом. Приход марсельца положил конец его раздумьям. Человек этот был не кто иной, как американец Флаксан, капитан невольничьего корабля!..

— Все в порядке?.. Они ничего не заподозрили?

— Ничего.

— Черт возьми! Надо иметь дьявольскую сообразительность, чтобы в изысканном трехмачтовике распознать самоходный понтон. Кто мог предположить, что спустя восемь часов разбитый на куски бушприт соберут вновь, что поднимутся мачты, а на них появятся снасти, что корпус оденется в жемчужно-серую рубашку и, наконец, что «оборудование сахарных заводов» — «машины» из плоти и крови, а не из железа?.. Скажите, а наших людей вы видели?

— Только Марсиаля.

— А где были трое других?

— Двое у машин, третий на вахте.

— Прекрасно. Принимайте вахту, Мариус, и берите курс на север. Завтра повернем на Риу-Гранди-ду-Сул.

— Рафаэль Кальдерон получит товар только после того, как груз будет доставлен нашим друзьям из Патуса.

— Хорошо.

— Кстати, двое новичков ни о чем не догадываются. Спят сном праведников. Двадцать капель настойки опия в доброй порции тростниковой водки погрузили их в глубочайший сон.

— Великолепно. Этот великий простак Ибрагим счел делом чести обеспечить их благополучие, не посвящая в свои дела.

— В конце концов, клятву нарушать не стоит. Но дело есть дело…

Вот так загадочное судно стало «Роной», а через тридцать шесть часов превратилось в «Джорджа Вашингтона», который, согласно секретным предписаниям, должен был в свое время и в определенном месте уничтожить пароход «Вилль-де-Сен-Назер».

А перед этим состоялась дуэль между Фрике и немцем Фрицем, та самая страшная схватка, закончившаяся смертью последнего.

Однако как капитан «Эклера» узнал о зловещем плане морских разбойников и сумел подойти почти вплотную к тому месту, где разыграется душераздирающая сцена кораблекрушения? Да совершенно случайно. Ведь беседа между Флаксаном и Мариусом Казаваном, игравшем роль капитана французского торгового судна, была совершенно откровенной.

Но вначале о том, как разворачивались события на борту крейсера. Из разговора капитана Флаксана и Мариуса Казавана стало ясно, что среди экипажа «Эклера» есть предатели. Слишком поздно французские военные моряки поняли, каким образом и с каким дьявольским искусством их сумели обмануть.

На следующий день после описанных событий один из матросов «Эклера» стал жертвой странного и имевшего трагические последствия происшествия.

Вывалился из гнезда крюк, поддерживавший брамсель, и рухнул на шею вахтенного матроса. Это был человек, которого Мариус Казаван назвал Марсиалем.

Пострадавшего тут же отнесли в лазарет. Доктор осмотрел рану; черепная коробка продавлена, торчат два осколка теменной кости по правую и левую сторону затылочного столба, причем каждое из отверстий — размером в пятифранковую монету и глубиной в сантиметр. Было очевидно, что осколки костей повредили мозговую оболочку.

Раненый с застывшими глазами, вывернутыми губами, со сжатыми кулаками не подавал признаков жизни. И если бы не прерывистое, со свистом дыхание, его можно было бы принять за труп.

Доктор действовал быстро — не говоря ни слова, быстро обрил несчастному голову. Повреждения оказались по-настоящему серьезными, если не сказать фатальными. Чтобы дать матросу хоть какие-то шансы на жизнь, надо было срочно освободить мозг от костных осколков.

Вот что сделал опытный врач: достал из сумки замысловатый инструмент — щипцы для удаления инородных тел, похожие на те, которыми пользуются бондари[251] для вылавливания провалившихся в бочки затычек. Затем доктор с огромнейшими предосторожностями ввел стальные щипчики в рану, захватил обломок кости и стал медленно тянуть к себе.

Эта манипуляция, совершенная с чрезвычайной точностью, дала явный результат. Освободившийся мозг восстановил свой объем, наладилось кровообращение, больной застонал, похоже, возвращаясь к жизни.

— Неплохо, — произнес хирург с довольным видом. — И все же у бедняги обязательно разовьется менингит, а тогда… настанет самое трудное время. Нагноения не избежать… Ладно, остается надеяться на лучшее. Вот чертов крюк, чего наделал!

И доктор стал принимать простейшие, зато самые действенные при данных обстоятельствах меры: промывал рану, все время менял компрессы из пресной воды, давал слабительное из каломели[252] и ялапы[253], накладывал нарывной пластырь на затылок, применял отвлекающие средства для снятия побочных явлений с внутренних органов, обливал голову больного холодной водой. Несмотря на постоянный уход и всесторонее лечение, состояние матроса ухудшалось.