Старые народные пословицы гласят: "Чтобы узнать человека, надо с ним пуд соли съесть", "Чужая душа - потемки". А вот на фронте, где без взаимной выручки не проживешь и дня, где делятся друг с другом последним сухарем, последней папиросой, человек раскрывается сразу. Таков уж закон фронтовой жизни. А о взаимовыручке в бою и говорить нечего: товарищ товарищу последний патрон отдаст, в момент опасности прикроет своим телом. Встречались, конечно, и дрянные людишки. Но их быстро распознавали и окружали всеобщим презрением.

Нам, командирам и политработникам, не надо было тратить много времени на изучение людей. Они были перед тобой как на ладони, ты понимал их, видел так же хорошо, как если бы видел в зеркале самого себя. И не случайно люди на фронте быстро сближались. Мы с капитаном Лупенковым чуть ли не на второй день после знакомства прониклись взаимным уважением, сдружились. Так было у меня и с политруком Амитиным.

Нельзя сказать, что до войны я не знал Саула Борисовича Амитина. Оба мы работали на "Скороходе". Часто встречались на партийных собраниях и совещаниях у директора. И все же знакомство это было, как говорится, шапочным. Когда же мы с Амитиным попали на фронт и здесь, в военной обстановке, что называется, столкнулись лицом к лицу, он предстал передо мной Человеком с большой буквы. Честным, откровенным, трудолюбивым и смелым. Когда мы попадали в сложное, а порой даже казавшееся безвыходным положение, он всегда был на месте - там, где всего нужнее. Сутуловатый, широкоплечий, он словно и не знал, что такое усталость. И никогда нэ жаловался на трудности. А темные, как сливы, глаза его будто читали твои мысли. Окинет тебя взглядом - и сразу распознает, что ты за человек. Признаться, я иной раз побаивался его глаз, хотя совесть моя была чиста, и в то же время питал к нему глубокую симпатию, верил в него. Он был надежным товарищем, никогда не подводил.

18

Итак, в начале сентября наш полк совершал марш в район Урицка. Шли более суток. Вымотались. А тем временем вблизи Урицка оказался враг. Мы попытались ударить во фланг фашистам, но, видимо, заметив наше передвижение, они подготовили контрудар. Пришлось отойти и обосноваться поблизости от Петергофа в деревне Сашино, обозначенной на карте как "высота С.", откуда открывался хороший обзор. Другие подразделения дивизии заняли оборону в северной части Старого Петергофа.

Мы обнаружили, что высота С. превращена в укрепрайон. Здесь были доты с противотанковыми пушками и дзоты, соединенные траншеями. Ни в дотах, ни в дзотах никого не было, и мы не замедлили занять их. Ночь и первую половину следующего дня чувствовали в них себя как дома, в полной безопасности. Даже ходили, не прячась. Но вот к вечеру, это было, кажется, второго или третьего сентября, с западной стороны на нас двинулись танки и длинная цепь фашистской пехоты.

- Неужели разнюхали, что наш укрепрайон "однорукий"? - не сдержал удивленного возгласа Амитин, подразумевая под "однорукостью" тот немаловажный факт, что все сооружения укрепрайона были сосредоточены на одной, восточной, стороне.

- Выходит, что разнюхали, - зло отозвался кто-то из командиров рот, которых мы созвали, чтобы принять решение, как выйти из этого критического положения. Почему-то фашисты шли в атаку на нас очень медленно. И мы сумели наспех вырыть мелкие окопы, так как почва оказалась мягкой, здесь колхозники сажали капусту, морковку и огурцы. Мы уже могли разглядеть атакующих пехотинцев, открыли огонь из винтовок и пулеметов, однако разить их на таком расстоянии не смогли. Зато их снаряды, изрыгаемые танками, достигали цели. Мы стали нести потери - появились убитые и раненые. Кое-кто из бойцов не выдержал психической атаки противника и стал перебегать на противоположную сторону высоты в надежде укрыться в дзотах и дотах. Но ведь повернуть дзоты и доты в сторону неприятеля было невозможно!.. Присланный Арсеновым начальник штаба полка капитан Лабудин, оценив обстановку, пришел к выводу, что батальону необходимо сменить позиции, иначе гитлеровцы расстреляют нас в упор.

Я отдал команду мелкими группами перебираться на восточный склон, разминировать проходы и отойти в деревню Санино - в нескольких километрах от нее был Старый Петергоф.

Высоту С. батальон покинул с наступлением темноты. Пришлось уходить через минное поле. В любую минуту каждый из нас мог подорваться, но выбора не было. Когда мы миновали опасную зону и приблизились к околице села Санино, нас встретил бронетранспортер, из которого вышел комдив. Я доложил генерал-майору Любовцеву обстановку, в глубине души опасаясь, что командир дивизии накричит на нас и заставит вернуться на оставленную высоту. Но генерал этого не сделал. Он знал сложившуюся там обстановку не хуже нас: я понял это по его замечаниям и тем уточнениям, которые он нанес на свою карту.

- Старший политрук Бардин, вы назначаетесь комиссаром полка. - Голос комдива звучал ровно, словно ничего особенного в моем назначении и не было, но меня, сроднившегося с батальоном, в первую минуту больно ударило в сердце. А генерал между тем продолжал давать свои указания: - Батальон сдайте старшему политруку Амитину, а сами разыщите майора Арсенова и организуйте оборону на подступах к Старому Петергофу в деревне Луизино.

В течение всей ночи мы с командиром полка и начальником штаба устанавливали связь с батальонами, которые тем временем подтягивались к Старому Петергофу, закрепляли за ними участки, отдавали распоряжения о создании огневых точек и сооружении ходов сообщений между ними.

Фашисты дали о себе знать лишь во второй половине следующего дня. Завязавшаяся перестрелка длилась до позднего вечера. Преимущество, однако, опять оказалось на стороне противника, располагавшего танками и бомбардировочной авиацией. Как нам не хватало тогда средств поддержки! Если бы у нас были танки, если бы нас поддерживала авиация и артиллерия, фашистам не удалось бы теснить нас. Стиснув зубы, мы дрались с ними, восполняя недостающую военную технику огнем своей ярости, ненависти к врагу, отвлекая на себя и выматывая его силы, нанося ему удары, замедлявшие его продвижение к Ленинграду. Во избежание больших потерь и окружения командир полка майор Арсенов приказал под покровом ночи отойти к Старому Петергофу, занять оборону на его окраине и одновременно готовиться к уличным боям. Но в Старом Петергофе нам не пришлось задержаться. На рассвете поступил приказ отойти в Новый Петергоф и организовать оборону вдоль Финского залива, чтобы не дать фашистам высадить морской десант.

Во исполнение этого приказа полк, разбившись на мелкие группы, стал спускаться к заливу через Петергофский парк, по-прежнему ухоженный и чистый, а над ним вдруг повисли вражеские бомбардировщики. Как всегда методично, они сбрасывали одну за другой крупные, противно воющие бомбы.

Попытки наших зенитчиков помешать фашистским пиратам, были тщетны. Бомбы рвались по всему парку. Падали статуи. Рушились павильоны. Высоко взлетала вода из Морского канала. Одна из бомб попала в угол дворца вспыхнул пожар. Мы были бессильны приостановить этот поистине варварский разбой. Чтобы рассеять и отогнать воздушных пиратов, нужны были истребительная авиация и зенитная артиллерия.

Мы заняли позиции вдоль залива и стали оборудовать огневые точки, используя неровный, усеянный булыжниками и плитами рельеф берега. Увы, то был сизифов труд, ибо мы оказались оторванными от остальных частей дивизии.

Возможно, бои за Петергоф шли в другом месте. В парке же, где мы заняли оборону, было пустынно. Да и с залива, защищать который выпало Балтийскому флоту, противник тоже не появлялся. Не случайно в тот же день поступил приказ, предписывающий нашему полку снова перебазироваться в район восточнее Старого Петергофа.

Переход этот занял целый день. Ночь мы провели в лесу, под открытым небом. Рыть окопы и строить землянки не было смысла, да и не хватало сил. Люди устали и проголодались. Мы стали окапываться только утром. Мелкий и редкий лес не мог нас укрыть от воздушных разведчиков. Не окапывался только третий, совсем еще недавно "мой" батальон, перед которым командир полка поставил задачу произвести разведку боем. С батальоном пошли начальник штаба полка капитан Лабудин и я.