Наш комдив генерал-майор И. М. Любовцев имел все основания гордиться ополченцами. Позже, вспоминая о первых боях дивизии, он рассказывал:

- Много лет прослужил я в Советской Армии, немало видел примеров героизма и храбрости, и все же меня удивляло и радовало, как героически дерутся ополченцы, совсем недавно надевшие военную форму. Да, так могли сражаться только люди, у которых есть светлая цель и любовь к своей социалистической Родине, в плоть и кровь которых вошли идеи Коммунистической партии, которые готовы стоять насмерть за ее идеалы...

Из всех рубежей, на которых мы останавливались и заставляли останавливаться врага, наиболее драматические для нашего батальона события разыгрались на рубеже у Больших Корчан. Окажись эта деревня несколькими днями раньше в руках противника, и ему была бы открыта дорога на Гостилицы один из крупнейших на пути к Ленинграду сельских пунктов, расположенный на господствующей возвышенности. Поэтому-то нашему батальону и было приказано любой ценой задержать здесь фашистов. "Ни шагу назад!" - повторил строки из письма К. Е. Ворошилова и А. А. Жданова комдив Любовцев, который примчался к нам со своим адъютантом на замаскированном зеленой сеткой "виллисе", как только батальон вошел в село и начал окапываться. А окапываться ополченцы уже научились. Надежные землянки в несколько накатов бревен, глубокие траншеи, соединяющие огневые точки, спасли жизнь многим из нас.

Наш комдив был невысокого роста, с голубыми, навыкате, умными глазами. Позже я узнал, что он большой знаток поэзии Пушкина. В кармане кителя генерал носил томик с избранными стихами великого поэта.

Прибыв в Большие Корчаны, комдив выслушал доклад нашего комбата и, задав несколько вопросов, распорядился показать ему позиции батальона.

Осмотрев обширный участок, который нам предстояло оборонять столь убавившимися силами, генерал пообещал прислать подкрепление и слово свое сдержал. Наутро к нам была прислана полурота, только что сформированная из рабочих и служащих Выборгского района. Командовал ею бывший старший тренер по гимнастике с телефонного завода "Красная заря" (фамилии его, к сожалению, я не запомнил), а политруком был работник многотиражной газеты завода "Светлана" Маркович. Эта полурота, через несколько дней куда-то исчезнувшая - должно быть, ее внезапно отозвали, - успела сделать для нас одно чрезвычайно важное дело: помогла перехватить приказ о плане дальнейшего наступления гитлеровцев на Ленинград. А случилось это так.

Маркович заметил, как на большой скорости через Большие Корчаны проскочил вражеский мотоциклист. Политрук тотчас сообщил об этом мне и Лупенкову. Комбат приказал встретить мотоциклиста, который, по-видимому, должен был скоро вернуться, и перехватить его. И действительно, уже минут через пятнадцать мотоциклист с бешеной скоростью летел обратно. Меткий выстрел сразил его наповал. Убитый оказался офицером связи. При нем в планшетке был приказ, подписанный фельдмаршалом фон Леебом - командующим группы немецких войск "Север". Амитин быстро снял копию с этого приказа, после чего подлинник был сразу же отослан в штаб полка.

В течение первых двух суток нашего пребывания в Больших Корчанах гитлеровцы особенно не тревожили нас. Видимо, ожидали подхода основных своих сил. Правда, во время одной из перестрелок был ранен командир девятой роты Тамаркин, и было жаль в такой трудный момент расставаться с хорошим командиром.

Воспользовавшись временной передышкой, мы с Лупенковым решили собрать командно-политический состав батальона и коммунистов, чтобы, как всегда, разъяснить обстановку и поставить перед каждым подразделением конкретную боевую задачу. Небольшой отдых и отсутствие атак со стороны противника, как мы заметили, настроили людей на спокойный лад. Это было чревато серьезными последствиями.

- Товарищи, - начал комбат, как только все собрались, - положение создалось крайне опасное. Дальше отступать некуда. Там, - он показал в сторону северо-востока, - уже близок Ленинград. Фашисты рвутся захватить его. - И, развернув планшетку, стал читать перехваченный нами приказ за подписью фон Лееба. А прочитав, на какое-то мгновение умолк, очевидно, подыскивая единственно верные, точные слова. - Слышите? - Голос комбата окреп. - Гитлеровский генерал приказывает захватить Ленинград в ближайшие же дни!.. Пусть мы здесь все ляжем, но врага не пропустим!

Перед совещанием мы с Лупенковым на скорую руку составили текст клятвы. Теперь он вынул этот листок из кармана и стал медленно читать, а собравшиеся, стоя, повторяли за ним слово в слово:

"Мы, добровольцы Московской заставы, даем клятву, что не отступим назад ни на шаг. Мы будем драться до последней капли крови. А если кто-то из нас струсит, оставит боевые позиции без приказа, пусть покарает такого рука справедливости.

Смерть фашистским оккупантам!

Ленинград был советским городом и останется им навечно!.."

Эти сутки выдались на редкость спокойными. Мы даже ухитрились помыться в бане и сменить белье. Впервые за время отступления командиры и политруки рот собрались поздним вечером в штабной землянке - представилась возможность узнать последние новости из только что доставленных мне газет. Нам с Лупенковым хотелось избежать разговора на "больную" тему: удастся ли удержаться на занятом рубеже?

И все же разговор завертелся вокруг этого. А кое-кто пошел дальше.

- Интересно, - мечтательно произнес кто-то, - если победим, какова будет жизнь после войны? Что скажут о нас лет через двадцать - тридцать? Как оценят наши военные усилия дети и внуки? Вспомнят ли добрым словом погибших и будут ли окружены почетом оставшиеся в живых?..

- Об этом ли сейчас думать, - возразил Лупенков. - Перед нами стоит более близкая задача: отбить очередную атаку фашистов.

Разговор, однако, на этом не прекратился. Мои товарищи по оружию развили свою мысль, полагая, что все фронтовики будут пользоваться особым уважением, их окружат особыми почестями. Каждый из нас получит такой орден, который будет выделять нас, давать ряд преимуществ. Что же касается Ленинграда, то его фашистам не взять!

О том, что гитлеровцы изменят свой план, откажутся от штурма и перейдут к длительной осаде, пытаясь взять Ленинград измором, никто, конечно, в то время не предполагал. Все ждали генерального сражения на ближних подступах к Ленинграду.

Отношения между мной и Михаилом Григорьевичем Лупенковым, как я уже отмечал выше, с первого дня совместной службы сложились как нельзя лучше. И он и я были откровенны и искренни друг с другом, не скрывали один от другого свои даже самые сокровенные мысли. Михаилу Григорьевичу очень хотелось дожить до победы еще и потому, что он мечтал вырастить приемную дочь, дать ей образование. Они с женой взяли ее в родильном доме на Ржевке совсем слабым младенцем: мать девочки умерла во время родов. Назвали дочь Лизой и очень полюбили ее.

- Знаешь что, - вдруг обратился ко мне Лупенков. - Давай загадаем. Я буду бросать монету. Упадет вверх гербом - будем жить, цифрой - погибнем. Бросать буду сам, - повторил он, - а если следовать алфавиту, начну с тебя.

К затее Лупенкова я отнесся как к шутке, а сам он вполне серьезно.

Моя жизнь оказалась "в безопасности": монета упала гербом кверху. Комбат сердечно поздравил меня со "счастливой судьбой" и пожал руку. Брошенная им второй раз монета обернулась другой стороной. Михаил Григорьевич побледнел.

Стараясь развеять предубеждение своего фронтового друга, я с жаром доказывал, что из боя человек выходит живым вовсе не потому, что дурацкая монета сулит ему "счастливый исход", не в монете же дело! И чтобы отвлечь от мрачных мыслей, предложил дружить всю жизнь, вместе отпраздновать победу, даже в том случае, если "судьба" разведет нас в разные края. Лупенков согласился, и мы обменялись адресами. В изрядно потрепанном блокноте, сохранившемся у меня до сих пор, значится: "Ленинград, Ржевская улица, дом 52, кв. 4, Лупенков Михаил Григорьевич".