— Я лейтенант Куинн, мистер Брайнерд. Меня прислал шеф. Он сказал, вам может потребоваться совет.

— Верно, лейтенант. Мне действительно нужен… совет. Здесь за последние два — три часа много чего произошло. Дворецкий обнаружил моего тестя мертвым. Вероятно, сердечный приступ. Как раз сейчас врач его осматривает, и наверняка подтвердит этот диагноз. Но речь не об этом. Когда я осмотрел помещение, в котором лежал покойный, то обнаружил, что одно из высоких окон позади письменного стола открывалось снаружи. Я убежден в том, что это было сделано сегодня ночью или, скорее, под утро, вскоре после того, как начался дождь.

Лейтенант Куинн степенно кивнул.

— Если я не ошибаюсь, вы также чего-то недосчитываетесь, верно?

Очевидно, Гарри Баттен передал все очень подробно.

— Да. Серебряного портсигара, который много лет лежал на столе губернатора. Вчера во второй половине дня я его ещё видел. Когда около часа назад я вошел сюда, его уже не было.

— Этот портсигар так важен? Почему?

Я на мгновение задумался, затем покачал головой.

— Пока я не хотел бы говорить об этом. Если окно действительно открывали снаружи, то портсигар, конечно, послужит важной уликой против предполагаемого взломщика.

— О'кей, — равнодушно ответил Куинн. — Отложим объяснение на потом. Теперь вы можете мне показать то помещение, где…

Я перебил его.

— У меня ещё одна просьба, лейтенант. Мне бы хотелось, чтобы никто не узнал, почему вы здесь. Полагаете, это получится?

Куинн пожал плечами. Он взял свою шляпу и плащ и посторонился, пропуская меня вперед.

— Конечно, мистер Брайнерд. Ведь речь все равно идет о неофициальном поручении. Я на сегодня службу закончил и, собственно говоря, направляюсь домой. Шеф велел мне заглянуть к вам и при необходимости доложить ему.

— Сюда, пожалуйста, — сказал я и повел его по коридору в библиотеку.

— Ну, наконец-то и вы! — воскликнул врач, увидев меня. — Я закончил. Вот свидетельство о смерти. — Он оторвал заполненный бланк и подал его мне.

— Сердце? — спросил я, не заглядывая в документ.

— Естественно, — ответил он. — Откровенно говоря, я удивлен, как долго продержался старый джентльмен. Его неосторожность была безгранична, и он принципиально не выполнял моих предписаний. Очень трудный пациент.

Врач, замолчав, покинул библиотеку. Я обернулся, когда лейтенант Куинн осторожно потянул из моих пальцев свидетельство о смерти.

— Действительно, — пробормотал он, — Сердце. — И вернул мне документ.

— А где же то окно, о котором вы упоминали?

Я положил свидетельство о смерти на письменный стол, прижав его одной из многочисленных безделушек, и снова прикрыл труп стенным ковром, который врач откинул при осмотре. Широко раскрытые глаза покойного смотрели на меня невидящим взором, а перекошенный рот, казалось, выражал возмущение тем унижением его достоинства, которое причинила ему кончина. Осторожно разгладив покрывало, я встал, обошел вокруг письменного стола и раздвинул шторы.

Дождь ослабел. Я молча указал на крайнее окно слева и отступил в сторону.

Лейтенант сразу же заметил промокший под дождем кусок войлока. Он исследовал его с таким же интересом, как и я, только подошел к делу более основательно и внимательно. Прежде чем открыть окно, он осмотрел медную задвижку под всеми мыслимыми углами зрения. Потом открыл створку окна, осмотрел разрезанную полоску войлока, осторожно её ощупал, хмыкнул и выпрямился.

— Закройте за мной окно. Я постучу в стекло, когда закончу.

Выполняя его просьбу, я закрыл окно и напряженно стал следить за узким лучом света карманного фонаря. Тот зигзагом скользнул по каменным плитам террасы и по лужайке, блуждая, прыгнул на выступ стены и, наконец, исчез в темноте.

Оставшись в бездействии, я мысленно бился с той массой проблем, которые стояли передо мной в то утро. Нужно известить похоронное бюро. Следует позаботиться о траурной церемонии и о подготовке к похоронам. Для такого видного общественного деятеля, как губернатор Эмблер, нельзя было ограничиться обычной скромной процедурой. Я представил себе шум в прессе, бесчисленные соболезнования, некрологи, траурные речи, и у меня на душе стало совсем тоскливо. Потом я задал себе вопрос, что там снаружи делает лейтенант Куинн, нашел ли он что-нибудь, и, если да, то что это позволит доказать.

Пожав плечами, я оставил бесцельные размышления, вместо них сосредоточившись на предрассветных сумерках за окном, пока вдруг не увидел слабый отблеск света в самом конце сада. Он скользнул по гравийной дорожке, прыгая в разные стороны, скрылся за кустами, мигнул ещё раз, пересекая террасу, и погас. Лейтенант постучал в стекло, я отступил назад и впустил его.

— Что-нибудь нашли? — взволнованно спросил я.

— Минутку. — Он снял плащ, положил его на кресло, а него бросил свою шляпу. Затем сел за письменный стол, стиснул руки и наклонился вперед. Лицо его оставалось в тени, но я чувствовал, что он испытующе смотрит на меня.

— Вы осматривали это окно, верно? — спросил он как бы между прочим. До того, как позвонили?

— Да.

Он не шелохнулся.

— После этого вы вылезли наружу и осмотрели сад, так?

— С какой стати? Нет. Мне бросилась в глаза мокрая полоска войлока, и тогда я — в присутствии дворецкого — открыл створку окна и заметил, что полоска была разрезана. Но ни на террасу, ни в сад я не выходил. Дождь шел настолько сильный, что у меня даже мысли такой не появилось. А мне следовало это сделать? вылезть?

— Счастье, что вы этого не сделали, — сухо ответил Куинн.

— Снаружи, на стене рядом с окном и на стекле есть два испачканных места. Отпечатки неотчетливые. Должно быть, кто-то задел мокрым рукавом. След на засохшей пыли хорошо виден. Следы ног, конечно, за это время размыло дождем, но снаружи, на дорожке, очевидно, кто-то споткнулся. Из земли вывернуто несколько камешков, а прямо рядом с ними довольно глубокий круглый отпечаток, как будто от колена. Точное время его происхождения я не могу определить, но появиться здесь давно он не мог. Эта дорожка тянется через сад, а затем идет параллельно стене, такой низкой, что через неё может перемахнуть любой ребенок.

— Я понимаю. Какой же вывод сделали вы из всего этого, лейтенант?

Он покачал головой и улыбнулся.

— Выводы делает шеф, мистер Брайнерд. — Он протянул руку и разжал пальцы прямо под лампой. — Вы знаете, что это такое?

Я обошел вокруг письменного стола и с любопытством осмотрел его находку. Речь шла, очевидно, о своего рода спичке. Она была значительно короче тех, что применяются у нас, имела странную бледную, тускло поблескивающую окраску. Один её конец был обуглен.

— Возьмите её. — Он положил палочку на поверхность стола. Я взял её двумя пальцами, осторожно поворачивая в разные стороны. Она была сделана из воска, имела настоящий фитиль и походила на миниатюрную копию обычной свечи.

— Мне эта вещь знакома, — произнес я. — Это восковые спички, насколько мне известно, они называются «вестас».

— Они имеют ещё целый ряд названий, — пояснил Куинн. В некоторых европейских странах они довольно широко распространены. — Он бросил на меня зоркий взгляд. — Впрочем, в Мексике тоже. Здесь у нас их редко увидишь, но ближе к границе их как песка на морском берегу. Там они называются «сериллос».

Он откинулся назад и кресло заскрипело под его тяжестью.

— Шеф намекал, что в этом расследовании Мексика может играть определенную роль. Это действительно так?

Я, пораженный, кивнул.

— Да. — и положил восковую палочку на письменный стол. — Где вы её нашли, лейтенант?

— Снаружи на террасе, прямо под окном с разрезанной полоской войлока. Она закатилась в щель между каменными плитами. Похоже, совсем свежая. Обгоревший конец ещё даже не осыпался.

— Из чего можно заключить, что кто-то недавно использовал её, чтобы осветить окно. Вероятно, хотел определить, куда вставить нож.

— Во всяком случае, это выглядит очень правдоподобным, — согласился Куинн. — В результате ситуация несколько меняется. Я подозреваю, шеф не рассчитывал на то, что я найду что-нибудь достойное внимания, и потому его инструкции были довольно неопределенными. Вы не хотите объяснить мне, в чем здесь, собственно, дело?