— Ничего… — пробормотал он отупело. — Ничего!.. Значит, нам придется здесь умереть! Я все предвидел, кроме такой ужасной смерти. Быть заживо погребенным! Никогда не думал… Уж лучше бы мне раскроили котелок!

— Эй, кисляй! — язвительно бросил Бонне. — Ты, кажется, набрался страху?

— А то нет…

— Да ладно тебе, мокрая курица! Я еще не пою себе отходную…

— Но индейцы не понимают, что происходит, и начинают роптать. Если так продлится, они разорвут нас в клочья.

— Дай им выпить.

— От водки еще хуже… Она их разъярит.

— А ты заставь их биться между собой. Они друг друга поубивают, а мы съедим убитых, чтобы протянуть времяnote 270.

— Значит, у тебя нет никакой надежды?

— В данный момент никакой, но я возьму другой факел и снова пойду искать.

— Я с тобой. Не могу оставаться на месте. А тут еще невыносимо смердит этот труп, который они приволокли и сюда… Тенги и Матье нальют им водки, а я пойду, меня тошнит…

— Идем! Раз ты ни на что больше не годен, понесешь огонь…

Двое мужчин, пробираясь медленно, но без особого труда, вскоре вышли к берегу иссохшего потока. Бонне с надеждой поскреб дно темной канавы кончиком ножа и как бы про себя вымолвил:

— Если еще и остается шанс на спасение, то он здесь. Потому что вода проникает сюда через одно отверстие и выходит через другое. Что скажешь на это, шеф?

В ответ раздался хриплый вопль Бенуа, который внезапно поскользнулся и кубарем полетел вниз, выпустив факел из рук.

— Бенуа! — закричал каторжник, не на шутку встревоженный. — Бенуа! Ты ранен? Отвечай!

— Нет, — прозвучал глухой голос, — но я сильно ушибся. Ничего не сломал как будто, больше страха набрался…

— Слушай, подними факел… Вот так, свети мне! Я сейчас спущусь. Тут вниз метра два, не больше…

— Примерно так… Но берегись острых выступов, это чудо, что я не распорол себе живот…

— Хорошо… Спускаюсь… — ответил Бонне, цепляясь за камни и стараясь мягко ступать кончиками пальцев. — Раз… Два… Оп! Порядок! Везде можно освоиться, если знаешь, как взяться за дело…

— Ай! О-ля-ля!..

— Да что еще с тобой? — встревожился каторжник.

— Не могу идти.

— Тогда беги!

— Думаю, что у меня вывих.

— Только этого нам не хватало! Вот растяпа!

— Нет, мне уже лучше, ногу только печет, но я могу на нее опираться.

— Тогда в путь.

Два авантюриста осторожно двигались по высохшему руслу реки, чье ложе представляло собой причудливую нить запутанного лабиринта. Вскоре начался довольно крутой подъем. Вероятно, они уже достигли, а может быть, и превзошли высоту свода пещеры.

— Дело движется, — успокаивал Бонне компаньона, ковылявшего за ним. — Дело движется очень хорошо! Эти добряки, законопатившие нас, полагали, что отрезали все пути к спасению, потому что лишили пещеру воды… Но они не продумали всего до конца. Стоп! Я же говорил тебе! Погляди наверх!

— О! Воздух! Свет! — заорал Бенуа, заметив в двух метрах над головой небольшое отверстие, сквозь которое виднелся кусочек голубого неба.

— Отсюда вода вливалась в грот, наши дурачки установили перемычку перед дырой, не ведая, что «худющий» Бонне сможет туда проскользнуть.

— Как, ты надеешься пролезть?!

— Черт подери! Мне удалось убежать из тюрьмы Питивье через дыру, на треть меньшую. Видишь ли, я — настоящий угорь!note 271 Тюремщик мой был добрый человек, хотя и глуповатый, он дал мне листок белой бумаги. Я нарисовал гильотинуnote 272 и повесил свой шедеврnote 273 на стену. «Я пройду через это», — говорил ему всякий раз, когда он приносил мне дневной рацион. «Надеюсь, что нет», — следовал неизменный ответ. Бедняга имел в виду эшафот, а речь шла о дыре, которую я ковырял крючком от окна и прикрывал всякий раз рисунком. В одно прекрасное утро птичка выпорхнула из клетки. А на том листке осталась надпись: «Ухожу на сбор винограда».

Через полмесяца меня схватили в крестьянском погребке, где я пил отличное вино и оставил у хозяина несколько тысяч франков, бывших при мне. Поскольку пьян я был в стельку, то меня премило упаковали, отвезли в Орлеан и снабдили билетом последнего класса в дом заключения Пуасси.

Ну, хватит болтать! Пора переселяться, как в Питивье. Только два слова еще! Когда выберусь отсюда, то найду вход в пещеру и уберу все, что мешает вытолкнуть камень изнутри. После этого подам сигнал свистом, а вы объедините все усилия — и разрази меня гром, если не удастся спихнуть каменюку!

— Решено! — отчеканил Бенуа, которому перспектива близкой свободы вернула энергию. — Погоди минутку, я тебя подсажу. — Бывший надзиратель изогнулся дугой вдоль стены. — Залезай на плечи!

— Вот теперь порядок, руки достают до «форточки»… Голова проходит. Шкуру на боках обдеру, но это пустяки, маленькое неудобство… Должен пролезть, на тюремных харчах я живота не нагулял…

Каторжник подтянулся что есть силы, как-то уменьшился в размерах, вытянулся, напряг все мускулы, даже стал вроде более плоским и в конце концов протиснулся в узкое отверстие. На несколько минут он застрял на полпути, среднюю часть тела сжало словно тисками. Бонне не в состоянии был ни продвинуться вперед, ни вернуться; наконец ему удалось высвободить руки, он поболтал отчаянно ногами, кости его затрещали, кожа была ободрана в кровь.

Раздался долгий крик облегчения: беглец на свободе!

Когда маневр увенчался успехом, не столь сложно было выполнить остальную часть плана. Намерения ловкача осуществились с точностью, на какую он сам не рассчитывал. Вход в пещеру, который негодяй отыскал в несколько минут, оказался заваленным целой горой камней; лишь мина могла разворотить ее одним ударом. Бонне достиг этого результата за два часа ожесточенной работы. И следа не осталось от «холма», который насыпали арамишо при своем поспешном бегстве.

Пленники объединили усилия, согласовали движения и толкнули камень с такой силой, что он покачнулся, а потом с грохотом покатился по склону горы до самого низа. Вопль радости и ликования вырвался у белых при виде солнца, чьи пламенные лучи они уж не надеялись почувствовать на своей коже. Индейцы пели и плясали, вытащив на свежий воздух труп своего пиэй, еще более разложившийся. Уступая настояниям Бенуа, они согласились похоронить колдуна недалеко от пещеры, предварительно срезав его длинные волосы, чтобы предать их земле с необходимыми почестями в нужное время и в надлежащем месте.

В доску пьяные и совершенно отупевшие краснокожие без особых переживаний восприняли свое заточение, которое могло оказаться для них роковым. Оставило их равнодушным и возвращение к свету, к жизни в девственном лесу. Единственным их желанием было поскорее вернуться к себе вместе с волосами своего пиэй, чтобы снова начать похоронную церемонию, уснащенную обильными возлияниями. Не видя в данный момент подходящего предлога для поглощения кашири или вику, озабоченный благом подчиненных, как и своим собственным, Акомбака собирался подать сигнал к возвращению.

В конце концов он сдержал обещание. Белый вождь сумел благодаря его помощи достичь цели, а ему, Акомбаке, теперь нужно выполнять свои обязательства. Пора вернуться к реке и отправиться на войну с бони и полигуду.

Но Бенуа был решительно против. Краснокожие — слишком ценные помощники, чтобы он согласился лишиться их услуг. Отлично зная слабости этих больших наивных «детей», жадных и ленивых, мошенник без особого труда соблазнил их снова.

— Неужели вождь краснокожих, — нравоучительно начал надзиратель, — откажется покарать убийцу великого пиэй своего племени? Неужели он до такой степени опустился, что забывает, как старая женщина, об оскорблении, нанесенном ему и его воинам?

— У моих молодых мужчин нет больше пищи, — жалобно сказал пьяница. — Жестокий голод станет бурчать в их животах, у них не хватит сил, чтобы сражаться с неграми Марони. А кто защитит наших женщин, детей, стариков, если голод поразит и отберет у них силы?