Изменить стиль страницы

Поэтому, услыхав неожиданное – «что, скис, коллега?», я мгновенно встрепенулся… Что-то, несомненно, менялось в моей судьбе.

– Скис, а, коллега? – Генерал повторил свой вопрос и снова стал протирать очки, что было у него одним из признаков легкой растерянности. – Посиди пока. Сейчас нам кое-что принесут… – И обратился к Пахотному, снова водрузив очки на переносицу: – Что еще, Сергей Андреевич?

– А больше ничего, товарищ генерал. – Пахотный никогда не называл при подчиненных генерала по имени-отчеству, даже тогда, когда тот переходил на свой «студенческий» язык.

– Как так – «ничего»? Как говорил Авиценна… – Я знал, что сейчас генерал скажет свое любимое: «В пустоте нет движения!»

– …В пустоте нет движения! Как так – «ничего»?!

– Как вы понимаете, товарищ генерал, у экспертов были несомненные хлопоты с этим происшествием. Поэтому сил на то, чтобы провести самое тщательное исследование вещей убитого, не хватило. Думаю, что это возможный резерв. Часа через три-четыре они дадут нам еще кое-что… Вероятно…

– Да уж, «дадут»… «Дали»! – Тут генерал покосился на меня. – И далеко не «кое-что»… А как с поиском тех двоих?

– Собака след взяла, но упустила его на перроне. По-видимому, преступники сели в поезд. За время, отпущенное им, прошло два состава на Москву – пассажирский и грузовой. Один – в Симферополь. Естественно, на симферопольском для нас сложнее – дюжина остановок. В Москву же всего две. Ориентировки посланы. Но у нас лишь одна примета – характерный южный акцент, о котором упомянул майор Чхеидзе. – Тут Пахотный должен был бы бросить взгляд на меня, майора Чхеидзе Степана Ивановича, холостяка тридцати шести лет, роста среднего, начавшего лысеть брюнета, тоже обладающего характерным южным акцентом, правда, выраженным слабо.

Но Пахотный не взглянул на меня. И мне оставалось лишь подивиться – в который уже раз – его исключительному, я бы сказал даже, аристократическому хладнокровию. Ведь не мог Пахотный не отметить генеральское «коллега», обращенное ко мне и свидетельствующее о том, что телефонный звонок что-то изменил в моей судьбе.

А я, признаться, места себе не находил – к тому же генерал начал обсуждение происшествия в моем присутствии. И это в свою очередь означало, что он приобщает меня к расследованию.

– Разрешите, товарищ генерал? – В дверь просунулся эксперт Ануфриенко, человек необычайно маленького роста, известный в управлении как отчаянный шахматист.

– Входите, входите, коллега… – Генерал благоволил к Ануфриенко, которому как-то удалось представить в одном чрезвычайно запутанном деле такие экспертные данные, что дело стало простым, как куриное яйцо.

– Ну? И что у нас в дебюте, коллега?

– Третий… – Ануфриенко позволил себе называть генерала по имени-отчеству. – Третий человек. Он, по всей видимости, стоял, выражаясь высококультурным русским языком, на «шухере» – у железнодорожного полотна, где обычно ходят путейцы-обходчики. Выражаясь тем же языком, он прошляпил майора Чхеидзе. Вот снимки следов… Он побежал по влажной земле. Судя по размеру – очень небольшого роста мужчина, А вот, – тут лицо Ануфриенко осветила прямо-таки ангельская улыбка, – вот еще одна гильза. И тоже от «ТТ».

«Так, – отчетливо понял я, – бедный стажер Лунько увидел за мгновение перед тем, как исчезла луна, что позади меня возник этот третий. Наверняка увидел и оружие в его руках. Это было слишком много для него. Тут бы и Джеймс Бонд растерялся… Впрочем, Лунько не растерялся – он выбрал единственно возможное решение. Ванечка Лунько…»

– Мне кажется крайне важным выяснить вот что, – генерал повертел в руках гильзу, поданную Ануфриенко, – вот что… В кого стрелял тот третий – в Чхеидзе или же в журналиста?

– Полагаю, в Чхеидзе он бы не промахнулся. Был в трех метрах… Не исключаю, естественно, случайность… Но если он стрелял почти во тьме в журналиста, то он стрелок экстра-класса, – сказал Ануфриенко.

– А как ты мог не расслышать выстрел? – Генерал исподлобья

глянул на меня.

– Видимо, выстрелили они одновременно и звук слился… – Ануфриенко развел руками, – бывает. К тому же шел товарняк…

Откровенно говоря, в этот миг я почувствовал страшную усталость. Многовато было для человека: пережить на глазах две смерти, осоанать, пусть и запоздало, какой опасности ты подвергался сам… И даже обретение вновь своего прежнего положения – полноправного «коллеги» – это тоже неожиданно обрушилось на меня непосильной ношей.

В кабинет вошли вызванные генералом Липиеньш, Соколов и, Демидов.

– А где Илюхин? – спросил он.

– Встречает москвичей…

– Так. Очень хорошо… А ты, майор, – генерал взглянул на меня из-под очков, – иди и хорошенько выспись. Пять часов тебе на это.

Я встал, ожидая, что он скажет мне еще что-то. Но генерал молчал. И тут я понял, что, хотя эксперт Ануфриенко вернул меня в положение полноправного «коллеги», генерал считает меня виновным. Именно виновным – никак не иначе. Слишком велик был перечень моих просчетов этой страшной ночью. Не генерал – я сам мог бы их перечислить. Несмотря на дикую усталость, навалившуюся на меня, я вполне ясно сознавал это.

Генерал молчал. Молчали и те, кого он вызвал. И хотя они-то молчали, поскольку затянулась пауза, это общее молчание было, может быть, самым страшным наказанием за всю мою жизнь.

Я повернулся и пошел к двери. И уже открывая ее, услышал любимую поговорку генерала:

– В пустоте нет движения, а у нас пока – сплошной вакуум…

3. «А ПОРТФЕЛЬЧИК-ТО С СЕКРЕТОМ!» (Генерал)

Через пять часов Чхеидзе снова сидел в моем кабинете. Выспаться, понятное дело, он не смог, – наверное, и не пытался заснуть. Знаю я его привычки. Наоборот: пробежал пару километров, сделал гимнастику, с полчаса простоял под душем, и в конце концов наглотался черного кофе… Вроде бы пришел в более-менее рабочую форму, но соображал явно туго. Знаю – никак не может прогнать образ Ванечки Лунько.

Временами и мне вдруг кажется, что Лунько жив. Войдет сейчас и усядется за машинку, перепечатывать какую-нибудь служебную бумагу, которую я подсуну ему, чтобы не мешал…

Вообще-то, многовато чести для стажера толкаться в кабинете самого начальника управления. Но что-то подсказывало мне – быть Лунько первоклассным работником. Что таить, райотдельская текучка не лучшим образом сказывается на диапазоне оперативного мышления; слишком велико количество мелких дел… А чуть что, так сразу же «опекуны» из области. Вот и Лунько, которого Пахотный «выудил» в Красногвардейском РОВД, на первых порах стажировался с оглядкой. А посидел тут, послушал «зубров» и сам стал как-то самостоятельнее… Впрочем, решение, принятое им сегодня в парке, тому свидетельство. В сущности, совершил Ваня подвиг, Выручил товарища… А это – самый высокий класс работы.

Да… Но вернемся к нашим баранам. Я полностью согласен с Пахотным: журналиста Титаренко не били, точнее не просто били, а что-то выпытывали у него. Что? Поди, догадайся. И не вульгарные хулиганы – серьезные граждане привязали его к дереву. Пистолет в кармане обычное хулиганье не носит…

Да, сплошная загадка. В обкоме поняли, что дело неординарное. Секретарь, кажется, впервые за мой век, не бросил привычное: «…И чтобы в кратчайший срок!» Просто обозначил одну, не очень приятную деталь: «Убит, Иван Прокофьевич, столичный журналист. Суток не прошло, а уже слухи поползли… И какие слухи! Мол, чуть ли не чикагская мафия в области развелась. Так что оставь все второстепенные дела и лично займись этим делом».

Лично займись… Но голова у меня не светлее, чем у Пахотного и Чхеидзе. Я на своей генеральской работе все-таки поотвык от того, что принято называть «частностями». А тут нужно прорабатывать именно частности.

– Одна из рабочих версий может быть такой, – Чхеидзе смотрит куда-то мимо меня, избегая прямого столкновения взглядов (что на него совсем не похоже). – Журналист обладал сведениями, которые угрожали благополучию преступников… Документами, может быть…