Через некоторое время Еремина перевели на службу в Особый отдел Департамента полиции, а в 1908 г. назначили начальником Тифлисского Губернского Жандармского управления, где требовался выдающийся жандармский офицер ввиду хронически запущенного там розыскного дела.
На Кавказе Еремин работал блестяще, завел отличную агентуру среди социал-демократов и разбил действовавшие там революционные партии, особенно партию "Дашнакцютун". Разгром этой последней вооружил против Еремина круги наместника графа Воронцова-Дашкова, и по просьбе наместника Еремин был отозван с Кавказа и взят снова в Особый отдел Департамента полиции.
* * *
Зная отлично, что при первом своем назначении в Особый отдел, из Киева, Еремин привез с собой в Петербург кое-кого из своих киевских "секретных сотрудников", которых по тем или иным причинам он не мог передать своему преемнику, я предполагаю, что и при вторичном переводе своем, в Петербург, Еремин мог взять кого-либо из своих кавказских "сотрудников".
Далеко не все "секретные сотрудники" переходили от одного жандармского офицера к другому "по наследству". Многие отказывались работать при смене начальников. Все зависело главным образом от личных взаимных отношений заведующего розыском с "секретным сотрудником". Отношения Еремина с "секретными сотрудниками" были настолько хороши и человечны, что особенно ценилось при "секретной", с одной стороны, и "подпольной" работе, с другой, что переезд в Петербург кого-либо из кавказских сотрудников вполне вероятен. И
надо думать, что в Петербурге Еремин и передал своего "сотрудника" начальнику Петербургского Охранного отделения, т. к. в то время сам Особый отдел розыска в столице не вел. Это было всецело дело Охранного отделения.
* * *
Прочувствовав и поняв "нутром" все то, что вкратце, со многими умолчаниями, я постарался понятно изложить, -- можно понять и правильно оценить письмо Еремина, о котором идет речь.
Оно категорично -- Сталин был одно время сотрудником политической полиции и на Кавказе и в Петербурге.
Чьим сотрудником? На Кавказе, безусловно, сотрудником самого Еремина. Только о своем сотруднике мог Еремин написать свое письмо. Только про работу "своего" сотрудника мог Еремин дать такую оценку, которая имеется в письме.
Это оценка человека, который сам принимал от секретного сотрудника "агентурные сведения" и сам оценивал их. Помня работу Сталина по Кавказу, правильно оценивая его значение, особенно после вступления его в Центральный Комитет партии, Еремин, как начальник, понимающий и любящий розыск и агентуру, и указывает на Сталина начальнику Енисейского Охранного отделения, не говоря, конечно, что это его бывший сотрудник. Но не является ли письмо Еремина подложным, поддельным? Нет. И своими недоговорками и всей своей "конспирацией" оно пропитано тем специальным розыскным "агентурным" духом, который чувствуется в нем и заставляет ему верить. Это трудно объяснить. Но я это чувствую, я ему верю.
Думаю, что так чувствует и А. П. Мартынов, если Вы показывали ему это письмо.
Этой внутренней правдой письмо и взволновало меня. Я долго не мог успокоиться, прочитав его, когда Вы ушли. Это удивительный документ. Где-то в рассказах кавказцев о Сталине было указано, что его подозревали там, в молодости, в выдаче сотоварищей... Где-то это было...
Но ведь у этой публики из десяти человек -- девять в свое время были предателями... Удивляться нечему.
Подпись на письме -- подпись Еремина. Шрифт машинки -- надо полагать Ремингтон, номер 7, как говорили мы тогда. Эта система в то время была самая обычная в России. Сравнивая шрифт письма со шрифтом различных циркуляров Департамента полиции, что я вручил Вам, нетрудно найти и там шрифт того же Ремингтона.
Но вообще опираться на шрифт и по нему делать какое-либо заключение дело шаткое. Верить надо содержанию пись
ма, его внутреннему духу. Они категоричны. Сталин предавал своих.
Вот что могу сказать, дорогой Вадим Степанович, но только для Вашего личного сведения, а не для опубликования, пока я и моя жена находимся здесь, в Европе. Там, где Вы, вне досягаемости кремлевских молодцов и под защитой Ваших властей, можно говорить иначе, чем здесь, где большевики свободно делают с нами -- белыми, все, что они хотят в лучшем виде. Здесь нас никто не защищает, а когда мы хотим бежать, нам мешают Ваши же власти. А во имя чего? Во имя тех же самых большевиков, во имя тех сплетен, которые они же подсовывают в разные консульства и им верят.
Хранит один Господь Бог. Пошлет случайно такого человека, как послал нам с женой в Вашем лице, -- наше счастье.
Крепко жму Вашу руку, целую ручки Вашей супруге, жена просит передать сердечный привет. Очень жалею, что у Вас не было времени побеседовать спокойно. Есть вопросы даже более интересные, чем письмо Еремина. Но, может быть, еще приедете в Париж и тогда поговорим.
Ваш сердечно преданный
А. Спиридович
Тема об агентурном прошлом Сталина не исчерпывается "Ереминским документом". Здесь есть о чем писать и что расследовать. Но путь, на который встал Ю. Хечинов -- погоня за сенсацией, не красит ученого, а постыдные ошибки, к которым этот путь приводит, не остаются незамеченными.
И. Дон Левин ПИСЬМО Б. И. НИКОЛАЕВСКОМУ1
Isaac Don Levine Waldorf, Maryland 22 апреля, 1957 г.
Многоуважаемый Борис Иванович!
Прилагаю для Вашего архива письмо Спиридовича к Макарову, которое попало в мои руки недавно. Оно представляет незаурядный исторический интерес.
С приветом, Исаак Дон Левин
Mr. Boris I. Nikolaevsky New York, NY.
Б. И. Николаевский ПИСЬМО И. ДОН ЛЕВИНУ2
30 апреля 1957 г.
Многоуважаемый Исаак Донович, большое спасибо за письмо Спиридовича. Оно действительно интересно, хотя по-настоящему нового в нем не много. Спиридович все свои жандармские добродетели подробно описал в интересных воспоминаниях. Еремина он причесывает под свою гребенку.
"Правильной "розыскной" работы, без "провокаций, без раздуваний". Это говорится о Еремине, который организовал побег Рысса и, по-видимому, вел все дело с последним! О нем мне много рассказывал Герасимов... В отношении Сталина самое слабое место -- утверждения о его работе в Петербургском Охранном Отделении. Вздор, что его мог "перевезти с собою" Еремин: Сталин в 1909--1913 гг. не жил в Питере больше