Царь же наш тогда еще не ведал о поражении своего войска и с великим рвением быстро шел против царя перекопского. А когда пришел из Москвы к реке Оке, то не стал там, как это издавна в обычае, преграждать войском христианским путь царю татарскому, но переправился через широкую Оку-реку и пошел оттуда к городу Туле, желая сойтись с ним в великой битве. Но на середине дороги от Оки к Туле дошла до него весть, что разбито войско христианское царем перекопским, а потом, через час, некоторые раненые наши воины повстречались. Тогда у царя нашего и у многих советников его намерения переменились, и начали они по-другому советовать ему, а именно, чтобы шел он снова за Оку, а оттуда - к Москве. Некоторые же мужественнейшие укрепляли дух его и убеждали - да не покажет спины врагу своему, да не посрамит прежней славы своей доброй и чести всех храбрых воинов своих, да выступит мужественно против врага креста Христова. И еще говорили они: "Хоть он и выиграл, за грехи христианские, битву, но, однако, уже войско его утомлено, к тому же много раненых и убитых в нем, ведь жестокое сражение с нашими продолжалось два дня". Вот какой добрый и полезный совет ему дали, поскольку еще того не знали, что царь ушел уже в Орду, и ожидали скорого его прихода. Царь же наш тогда совет храбрых принял, а совет трусливых отверг - пошел к городу Туле, желая сразиться с басурманами за православное христианство. Вот каков царь наш был, пока приближал к себе добрых и правду советующих, а не презлых ласкателей, хуже и губительнее которых в царстве ничего не может быть. Когда же приехал он к Туле, тогда съехалось к нему немало людей из разбитого войска, и те прежденазванные, что от царя отбились - а было их около двух тысяч приехали со своими стратилатами и поведали: "Уже дня три, как царь ушел в Орду".

Потом он как бы в покаянии пребывал и немало лет царствовал хорошо испугался, наверное, тех наказаний, посланных от Бога: и нашествия перекопского царя, и Казанского восстания. А от сражений с теми казанцами (о них я чуть раньше уже рассказывал) изнемогло воинство христианское и до нищеты дошло, так что очень многие из нас и остатков имущества лишились. К тому же болезни различные и моровые поветрия частые случались там, и многие уже принялись советовать с воплями - да покинет царь город и крепость казанскую и воинство христианское уведет оттуда. А советовали это богатые и ленивые монахи и мирские, но, как говорится в пословице: кто родит младенца, тому и кормить его или заботиться о нем следует, другими словами - кто трудился ради этого и лишения терпел, тот достоин и советовать об этом.

В те годы кончился срок перемирия с Лифляндской землей, и приехали оттуда послы с просьбой о мире. Царь же наш начал требовать дань, которую еще дед его по договорной грамоте установил, но с того времени, лет пятьдесят, не платили они ничего. А немцы не захотели ему дань ту выплатить, и из-за этого война началась. Послал тогда царь нас, трех великих воевод, а с нами других стратилатов и войска более сорока тысяч не города и крепости занимать, но землю их разорить. И разоряли ее месяц целый, и никто не вышел на битву с нами, только из одной крепости осмелились выйти против отрядов наших и потерпели поражение. А прошли мы войною по земле их более сорока миль - выступили в поход на землю Лифляндскую из большого города Пскова и, пройдя по земле их, вышли благополучно аж на Ивангород. И вынесли с собой множество различной добычи, поскольку земля там очень богатая, а жители в ней настолько горды, что и от веры христианской отступили, и от обычаев и дел добрых праотцов своих отошли, и ринулись все по широкому и пространному пути, другими словами, к пьянству многому и невоздержанию, к сну долгому и лени, к неправдам и кровопролитию междоусобному, как это обычно и случается: у тех, кто в догматы презрелые верует и дела бывают нехороши. И оттого, думаю, и не дал им Бог пребывать в покое и долгое время отчинами своими владеть.

А потом выпросили они перемирия на полгода, обещая подумать, как собрать ту прежденазванную дань, а выпросив, и двух месяцев его не соблюдали. Вот как нарушили они то перемирие. Все знают, что немецкий город, называемый Нарва, и русский Ивангород рядом на берегах одной реки стоят. Оба города и крепости в них большие, особенно же русский город многолюден. И вот в тот самый день, когда Господь наш Иисус Христос за человеческий род плотью пострадал (в этот день каждый христианин по силам своим старается ему уподобиться, как и он, муки претерпеть, в посте и воздержании пребывая), их милость немцы, вельможные и гордые, сами себе новое имя выдумавшие, назвавшись "евангеликами", в начале еще того дня, ужравшись и упившись, неожиданно для всех принялись палить из больших пушек по городу русскому и побили немало люда христианского с женами и детками, и пролили кровь христианскую в столь великие и святые дни, поскольку беспрестанно стреляли три дня и даже в самый день Христова воскресенья не унялись, хоть и было в то время перемирие, присягами утвержденное. А воевода Ивангорода, не смея без царского приказа перемирие нарушить, срочно послал весть в Москву. Созвал царь совет и после совета так порешил - поскольку сами они начали и нас к тому вынуждают, то повелел он защищаться и стрелять по их городу и крепости из пушек. А еще раньше из Москвы было туда больших пушек доставлено немало, к тому же послал он туда стратилатов и повелел собираться к ним дворянам двух пятин новгородских. Наши же, когда навели пушки большие на город их, то начали бить по крепости и по палатам, также и из верхних пушек стали стрелять ядрами каменными большими. Тогда они, совсем к этому не привыкшие, жившие множество лет в покое, гордость свою отложили и тотчас стали просить перемирия на четыре недели, обещая подумать об условиях сдачи города и крепости. И отправили в Москву к царю нашему двух бургомистров своих и с ними еще трех мужей богатых, обещая за четыре недели город и крепость сдать. К магистру же лифляндскому и к другим властителям немецким послали гонцов, прося о помощи: "Если, говорили они, не окажете помощи, то мы такой сильной стрельбы не стерпим, сдадим крепость и город". Магистр же тотчас послал им в помощь военачальника феллинского и другого - из Ревеля, а с ними четыре тысячи людей немецких, конных и пеших.