Работа была непосильная, особенно потому, что не хватало пищи и было мало времени для сна, то есть приходилось напряженно работать по 12 часов и утром и вечером выходить на перекличку. В самом Равенсбрюке был завод Сименса, где производилось телефонное оборудование и радиоаппаратура для самолетов.

Кроме того, внутри самого лагеря находились мастерские по производству камуфляжа, военного обмундирования и всевозможных вещей, используемых солдатами...

Дюбост: Сможете ли Вы сообщить Суду, в каком состоянии находился в момент освобождения лагерь, в котором содержались мужчины, и сколько осталось в живых?

Вайян-Кутюрье: Когда немцы покинули лагерь, они оставили в нем 2 тысячи больных и некоторое число добровольцев, в том числе и меня, для того, чтобы ухаживать за больными. Нас оставили без воды и без света. К счастью, на другой день прибыли русские. Таким образом, мы смогли отправиться в лагерь, где помещались мужчины, и там мы увидели неописуемое зрелище. В течение пяти дней у заключенных не было воды. В лагере находились 800 человек тяжелобольных, три врача и семь медсестер, которые не успевали выносить мертвых из помещений, в которых лежали больные. Благодаря Красной Армии мы смогли перевезти этих больных в чистые блоки, оказать им необходимую помощь и накормить их. К сожалению, я могу назвать лишь число французов. Когда мы прибыли в лагерь, в нем находились 400 французов, но только 150 вернулись во Францию. Что касается остальных, то было слишком поздно, несмотря на оказанную им помощь...

Дюбост: Присутствовали ли Вы при казнях, и при каких обстоятельствах они совершались в лагере?

Вайян-Кутюрье: Я не присутствовала при казнях. Я знаю лишь, что последняя казнь имела место 22 апреля, за 8 дней до прихода Красной Армии. Как я уже говорила, заключенных отправляли в комендатуру, затем возвращалась только их одежда, а их карточки вынимали из картотеки.

Дюбост: Являлось ли положение в этом лагере исключением, или Вы полагаете, что такова была система?

Вайян-Кутюрье: Трудно дать точное представление о концентрационных лагерях, когда лично сам в них не побываешь, так как можно только привести примеры зверского обращения, но невозможно дать почувствовать эту убийственную рутину существования. Когда спрашивают, что являлось самым ужасным, невозможно на это ответить, так как все было ужасным: ужасно умирать от голода, от жажды, быть больным, видеть, как умирают вокруг товарищи и не иметь возможности что-либо сделать. Ужасно думать о своих детях, о своей стране, которых никогда больше не увидишь. Иногда наступали такие моменты, когда мы сомневались, не кошмар ли это, так эта жизнь по своему ужасу казалась нам нереальной.

В течение месяцев и лет у нас было одно желание: чтобы несколько из нас осталось в живых чтобы рассказать всему миру о том, что такое нацистская каторга. Так было всюду: В Освенциме и в Равенсбрюке. А те, которые были в других лагерях, рассказывают то же самое: всюду систематически проявлялась беспощадная воля к тому, чтобы использовать людей в качестве рабов и, когда они больше не в состоянии работать, убивать их.

Дюбост: вы больше не можете ничего рассказать?

Вайян Кутюрье: Нет.

Дюбост: Я закончил допрос.

Руденко: Я вопросов не имею.

Максвел Файф: Я вопросов не имею.

Маркс: Я говорю от имени защитника организации СС адвоката Бабеля. Доктор Бабель не может присутствовать на сегодняшнем утреннем заседании, так как ему предложено явиться на совещание к генералу Митчеллу. Господа Судьи! Я позволю себе задать свидетелю несколько вопросов.

Госпожа Кутюрье, Вы заявили, что Вы были арестованы французской полицией?

Вайян Кутюрье: Да.

Маркс: На каком основании Вы были арестованы?

Вайян Кутюрье: За участие в движении Сопротивления.

Маркс: Теперь следующий вопрос... Какое у Вас образование, и какие должности Вы занимали?

Вайян Кутюрье: Где?

Маркс: Например, были ли Вы учительницей или лектором?

Вайян Кутюрье: До войны?

Маркс: До войны.

Вайян Кутюрье: Я не могу понять, что имеет общего Ваш вопрос с настоящей темой. Я была журналисткой...

Маркс: Как же можно объяснить то, что Вы сами так легко отделались и что Ваше состояние здоровья настолько хорошее?

Вайян Кутюрье: Во-первых, я была освобождена год тому назад, а год достаточный срок для восстановления своих сил. Затем я была в течение 10 месяцев, как я об этом уже говорила, в карантине и мне посчастливилось не умереть от сыпного тифа, хотя я и болела им три с половиной месяца.

С другой стороны, так как я знаю немецкий язык, в Равенсбрюке я в последнее время работала на перекличке в лазарете, и поэтому мне не пришлось страдать от непогоды...

Маркс: Вы здесь сообщали только свои личные наблюдения или же и сообщения из других источников?

Вайян Кутюрье: Каждый раз я указывала в моем заявлении, о чем идет речь; я ничего не сказала кроме того, что было проверено по первоисточникам, причем несколькими лицами, но большинство моих показаний основывается на личных наблюдениях.

Маркс: Как можно объяснить тот факт, что у Вас есть точные статистические сведения, например, что 700 000 евреев прибыло из Венгрии?

Вайян Кутюрье: Я вам сказала, что работала в канцелярии, а что касается Освенцима, то я сказала, что была знакома с секретарем, фамилию и адрес которой я называла суду.

Маркс: Утверждают, что только 350 000 тысяч евреев прибыло из Венгрии, по данным начальника гестапо Эйхманна.

Вайян Кутюрье: Я не желаю спорить с гестапо. У меня есть веские основания считать, что то, что заявляет гестапо, не всегда бывает точно

(Смех а зеле).

Маркс: Как с Вами лично обращались, с Вами хорошо обращались?

Вайян Кутюрье: Как и с другими.

Маркс: Как и с другими. Вы ранее сказали, что немецкий народ должен был знать о происходящем в Освенциме? На чем Вы основываетесь, утверждая это?

Вайян Кутюрье: Во-первых, на том факте, что когда мы направлялись в лагерь, солдаты германской армии, уроженцы Лотарингии, говорили нам в вагоне, что если бы мы знали, куда мы едем, мы не спешили бы туда прибыть.

Во-вторых, на том факте, что немки, которые выходили из карантина и направлялись на работу на заводы, знали об этих фактах и все они заявляли, что расскажут об этом вне лагеря. И, в-третьих, на том факте, что на всех заводах, где работали заключенные, они общались с немецким гражданским населением. Кроме того, надзирательницы также общались со своими семьями и друзьями и часто хвастались тем, что они видели.