Отдал себя во власть жаре.
А, значит, можно быть уверенным,
Что бродит лето во дворе.
Скользит рука по белой плоскости И отдает долги сполна. Ее высочеству промозглости, Что все отчетливей видна,
Дождинки в воздухе целуются,
Беседка в скверике пуста.
А, значит, осень гримируется
На каждой клеточке куста.
Рисует маленькая девочка, Скрипит усталый грифелек. Рисует рыженькую белочку И распустившийся цветок,
Уснула юная художница
И видит радужные сны,
Она не хочет быть заложницей
Однообразной белизны.
Трамвай
Дождь на улице стоит, стоя спит он третий день. Очередь на остановке покосилась, как плетень. По реке трамвай плывет, волны плещут за кормой, Склянки бьют на повороте, чтоб никто не стал хромой.
За окном душа трамвая
Сквозь туман глядит на мир.
Двери в море открывая,
Где толчется пассажир.
По зеленым по волнам
Мы в трамвай течем рекой.
Человеческой толпою,
Человеческой крупой.
До отказа трюм набит: "Йо-хо-хо! И бочка рома!" Люк задраен, дно скрипит, Скоро, детка, будем дома. Тут бы взять старинный лад и сыграть морскую быль, Вверх фонтанами пуская, романтическую быль.
Но от этих бригантин
"Йо-хо-хо! И бочка моли!"
Нужен срочный карантин,
Всех тошнит от сладкой соли,
Мы не ангелы, не черти,
Нас, людей, убьет волна,
"Йо-хо-хо! И бочка смерти!"
Нынче злые времена,
Но трамвайчик наш плывет, волны плещут за кормой, Склянки бьют на повороте, чтоб никто не стал хромой.
А.Розенбаум Как зарей хорошею
Как зарей хорошею скачут в поле лошади, А на конях добрых, лихих, Удалые всадники мчат, от Семен Михайловича, И копыта дробью стучат по ковыльной по степи.
И за Первой Конною армией Буденного Эту песню люди споют, Не в почете злая печаль у Семен Михайловича, Ты, удача, нас повстречай, отыщи в лихом бою.
Пой, запевала наш,
Жизнь отписала нам
По полной мерке годов.
Пой, по трубе не плачь,
Жив, не убит трубач,
Ему спасибо за то.
Молодцы, отчаянны в стременах качаются, И лихи стальные клинки, Пьяные от запаха трав, Развились чубы по ветрам, И гремит над степью "Ура!" от реки и до реки.
Ой, девчата, девицы, ну куда ж вы денетесь. До станицы б только дойти, Развернем гармонь в три ряда, Коль полюбишь, то не беда, Кончится война и тогда доиграется мотив.
Белый воробей
Белый воробей живет на свете белом, Чирикает как все, белый воробей. И где бы он ни жил, и что бы он ни делал, Все песни об одном, о неземной любви.
Своею белизной, что злобною мишенью Смущает небеса и радует врагов, И что ему до всех, он любит свою Дженни, Она глядит с небес и он на все готов.
Белый воробей, воробей белый,
Сердце пожалей, пожалей нервы,
Все тебе потом распахнут двери,
Серое пальто, белые перья,
Белая душа, нежное сердце,
Дженни хороша, не переусердствуй,
Не сорвись на Ля, не пройди мимо,
Все начнем с нуля, кто твоя прима?
Белый воробей здесь каждым утром, Упрямая зима упрямо настает Но смотрит на меня приветливо и мудро Мой белый воробей и песенку поет.
Он радуется дню и не боится ночи, Чирикает в зиму, что бог земле дает. И я черкну ему на небе пару строчек: Люби свою любовь, а Дженни подождет.
Белый воробей, сердце забилось,
Прилетай скорей, о, моя милость,
Протянись во тьму ниточка счастья,
Все теперь пойму, стану прекрасней,
Ожидая день светлого чуда,
Белая мишень, радость откуда
Выстрелит в меня, белую птицу,
Нежного огня дай мне напиться...
Белый воробей, воробей белый,
Сердце пожалей, пожалей нервы,
Все тебе потом распахнут двери,
Серое пальто, белые перья,
Белая душа, нежное сердце,
Дженни хороша, не переусердствуй,
Не сорвись на Ля, не пройди мимо,
Все начнем с нуля, кто твоя прима?
Олег Митяев Француженка
Неровность вычурная крыш течет за горизонт, Двенадцатый квартал, Париж, Чуть вздрагивает зонт. И женщина французская серьезна и мила, Глядит сквозь утро тусклое, Должно быть, проспала.
И тем, кто встретится ей улочкою узкою,
Не догадаться, здесь у всех свои дела,
Она хоть бывшая, но подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
У бывшей русской подданной в квартире кавардак, А, значит, что-то и в душе, наверняка не так. Но как легки ее слова и пусть неважно спит, Но от "столичной" голова наутро не болит.
И, вспоминая сон про дворики Арбатские,
Она как в реку погружается в дела.
И, несмотря на настроение дурацкое,
Она такая же москвичка, как была.
Каштаны негры продают на площади Конкорт, Бредет сквозь лампочек салют бесснежный Новый Год. И парижане, о своем задумавшись, спешат, И рождество опять вдвоем с подружкою из США.
Наполнит праздничный Париж вино французское,
А ей пригрезится Москва белым-бела.
Она пьет водку, так как подданная русская,
Она такая же москвичка, как была.
Там, где слились воедино тучи с озерным простором, Где предрассветная дымка тает над сонной волной, Тысячи парусных лодок в танце закружатся скоро, Небо бледнеет и гаснут звезды одна за одной.
Сон необычный мне снился, будто бы в небо я взмыла, Голос из бездны небесной вдруг обратился ко мне. Ласково и с участьем небо меня спросило, Путь свой куда направляю в этой земной стороне?
Горькое небу признанье было моим ответом: Солнце стремится к закату, путь же, как прежде, далек. Вся моя жизнь - постиженье трудного дела поэта, Но совершенных так мало было написано строк.
Ветер поднялся в округе, ветер от края до края. Гордо парит надо мною в выси заоблачной гриф. Мчит на Тянь-Шань меня ветер, лодку волной подгоняет, Пусть ни на миг не ослабнет твой дерзновенный порыв.
Рождество
Крутит ветер фонари на реке Фонтанке, Спите, дети, до зари, с вами добрый ангел. Начинает колдовство домовой - проказник, Завтра будет рождество, завтра будет праздник.
Ляжет ласковый снежок на дыру - прореху, То-то будет хорошо, то-то будет хорошо, То-то будет смеху.
Каждый что-нибудь найдет в варежках и шапке, А соседский Васька-кот спрячется, царапник. Слон тогда такси ведет, розовые банты, Прочь бумагу, прочь перо! Скучные диктанты.