Дверь не поддалась.

— Эй! — крикнула Любаша. — Откройте! Вот сейчас вызову милицию!..

Но снаружи вдруг хлынул такой ливень, что в саду через минуту не осталось ни единой живой души.

Только часа через полтора, когда дождь кончился, а лужи подсохли, Любашу выпустили из туалета случайные люди. Заплаканная, с размазанной по лицу тушью, она села на скамейку и просидела там до глубокой ночи. К ней подсаживались добрые старушки, перед которыми она начинала плакать, пьяницы, с которыми она пила тёплую водку и курила, искатели амурных приключений, от которых Любаша гордо отворачивалась.

Придя пешком домой, она заперлась в своей комнате и легла спать. А родителям пролепетала через дверь придуманные полусумасшедшие объяснения.

Сослуживцы майора Шерстнёва и их жёны, дожидавшиеся молодых за накрытыми столами офицерской столовой, не дали пропасть добру и гуляли до утра с музыкой. Опоенный и обласканный Валерий Павлович пытался стреляться, но у него отняли оружие. В понедельник он подал рапорт о переводе в Северно-Ледовитый заполярный военный округ.

Кто составит счастье женщине

Случилось так, что однажды Любаша, по нелепому стечению обстоятельств, не вышла замуж. И первое время она по этому поводу сильно горевала. Но после даже испытала некоторое облегчение. Потому что майор Шерстнёв был совсем не тем человеком, который ей изредка представлялся в воображении. Тот, другой, был немного похож на киноактёра Бандераса, если бы Бандерас снимался в мексиканских сериалах. Но Любаша, конечно, понимала, что он не может всё бросить и приехать к ней. Она мыслила в этом направлении достаточно реально и практически. И она стала думать, какой ещё мужчина, без особенных претензий с её стороны, мог бы составить её счастье.

Во-первых, думала она, чтобы был здоровый и работал. Потому что если он больной и нетрудоспособный, то какая это жизнь.

Во-вторых, чтобы был нежный и понимающий. А иначе ради чего вообще идти замуж? Но только так, чтобы был при этом сильный. Даже, может быть, иногда грубоватый: когда это к месту. Потому что если мужчина нежный по натуре, то некоторые могут подумать, что он какой-нибудь не очень психически нормальный и любит, допустим, детей: в нехорошем смысле. И зачем ей такое золото, совершенно непонятно.

В-третьих, чтобы не был бандит или неправильной национальности. Потому что если он бандит, то его, скорее всего, убьют или посадят. И тогда её женское счастье опять-таки не состоится. А если он всё-таки честный, то не до такой степени, чтобы сидеть у неё на шее. Зачем это ей нужно: тащить мужа по жизни на свою зарплату.

В-четвёртых, не дурак. Ведь так бывает, что мужчина при всех достоинствах, но едва только он откроет рот, так лучше уж сразу сквозь землю провалиться. Нет, конечно, она не сможет такого уважать. Она с ним вообще: ничего не сможет. Потому что этот дурак будет её только злить. И не надо ей никаких его денег!

Тут Любаша опомнилась, что никто ещё не собирается на ней жениться. И она аккуратно выписала в столбик все те достоинства мужчины, которые необходимы для счастливого брака.

Здоровый.

Нежный.

Сильный.

Честный.

Обеспеченный.

Умный.

Любаша уронила ручку. Такого, конечно, не бывает. Но ведь если что-то вычеркнуть, останется или карикатура, или какое-то мрачное чудовище.

Она взяла бумажку и медленно её разорвала. А ведь хотелось ещё написать, чтобы был симпатичный: ну так, чтобы совсем не урод: обаятельный:

Палец

Маньяк Чертилло, который преследовал Любашу, имел склонность подглядывать за женщинами в туалете. И не только за женщинами, но и за несовершеннолетними детьми.

Однажды его потянуло на молоденьких девочек, и он забрался через окно в школу. Это была даже не школа, а платная гимназия, оборудованная на уровне европейских стандартов. Буквально всё сияло, а у входа стоял одетый в специальную форму охранник.

Недавно начался урок, коридоры опустели. Чертилло на цыпочках прокрался в женский туалет, который нашёл по запаху. В эти периоды, когда на него особенно находило, у него проявлялись некоторые нечеловеческие способности.

Запершись в сверкающей кабинке, он провертел специальным буравчиком дырку в перегородке и стал ждать.

Коротая время, он нарисовал на перегородке голую учительницу. А потом приписал внизу похабные слова, чтобы школьницы их читали.

Дырка, которую он провертел, находилась у нарисованной женщины аккурат между ног. Чертилло, высунув язык и пуская от счастья слюни, просунул в эту дырку указательный палец.

В эту секунду прозвенел звонок на перемену.

Чертилло дёрнулся от неожиданности, и от этого его неуклюжего движения палец застрял.

Коридоры зашумели, в туалете послышались шаги и женские голоса. Одна из учениц закрылась в соседней кабинке, села и вдруг увидела человеческий палец.

Длинный, распухший, с грязным кривым ногтём, он торчал на уровне её талии прямо из перегородки. Онемев от страха, девушка наклонилась и увидела в соседней кабинке длинный, как нильский крокодил, мужской ботинок. Она снова подняла глаза и ей показалось, что палец, увидев её, чуть заметно шевельнулся.

И тут её прорвало.

Она выскочила из кабинки и закричала так, что у остальных едва не полопались перепонки.

Прибежавший охранник выбил ногой дверь. А увидев Чертиллу и дырку, и рисунок на стене, и подписи, даже спрашивать ничего не стал. Просто вынул из-за пояса резиновую дубинку и принялся охаживать ею, да подбитыми шнурованными ботинками маньяка от всей души.

Чертилло как ни кричал, как ни извивался, а палец застрял только хуже.

Потом, когда он совершенно размяк, директор гимназии взял охранника за руки, чтобы тот уже угомонился. Вызвали «скорую» и милицию. Палец, обмазав вазелином, кое-как вытащили. В больнице потом нашли перелом в двух местах.

В милиции и в психушке Чертиллу хорошо знали, поэтому директор гимназии не стал писать заявление. Зачем, только лишняя морока. Зато охраннику за образцовое несение службы выписал премию. Очень даже приличную.

Просветление

Случилось так, что маньяк Чертилло несколько месяцев ходил с загипсованным указательным пальцем. На его правую руку наложили шину, и палец, являвшийся прямым продолжением руки, казался вызывающе и непропорционально огромным.

В больницу он ни разу не явился. Постепенно бинты сделались чёрно-бурыми, сальными и плохо пахли. Сначала рука висела на лямке, а потом, когда всё уже срослось, Чертилло ходил, размахивая этой рукой направо и налево и указывая в магазине, какой кусок ему нужен.

Наконец, когда рука стала уже невыносимо чесаться, Чертилло взял скальпель и, изрезав себя немного, снял долой шину и гипс.

После этого он решил впервые за много лет сходить в баню. Чтобы после уже об этом не думать.

Поглядывая исподтишка на мужские причиндалы, он поплескался из шайки, попотел в парной, помылся под душем и пошёл к выходу. У самых дверей он поскользнулся на обмылке и, слабо успев вскрикнуть в полёте, грохнулся затылком об пол.

И тогда, в эту секунду, он вдруг всё понял. Он увидел себя со стороны, и ему сделалось так больно и стыдно, что слёзы закапали из глаз. От удара к нему вернулось сознание, каким он был, пока ещё не повредился умом.

И он решил уехать из этого города, поселиться там, где его не знают, и начать новую, счастливую и осмысленную жизнь…

Но тут санитары, которые спускали его с лестницы на носилках, замешкались, качнулись на повороте, и Чертилло скатился вниз по ступенькам. Он повторно ударился головой, после чего его шарики вернулись на прежнее неправильное место.

Он забыл абсолютно всё, что вспомнил вдруг в счастливые минуты своего просветления. И он, хитро прищурившись, подумал, что если устроиться банщиком в женское отделение: или даже просто переодеться каким-нибудь монтёром…