Ласкин отложил в сторону бумаги и, приподнимаясь, спросил:

- Ну, что?. Были?..

- Был. - Пожарский тяжело опустился в кресло.

Ласкин нетерпеливо ждал, что окажет комиссар.

- Часть в бой пока не идет.

- Ну?. И никакой надежды?

Комиссар сумрачно посмотрел в окно.

- Почти.

Комиссар барабанил пальцами по столу.

- Что нам с бойцами делать? - после короткого молчания спросил Ласкин. - Все в бой рвутся...

- Да-а!. - протянул комиссар, вое так же глядя в окно, и внезапно, улыбнувшись, посмотрел на Ласкина:

- Будем проситься, Анатолий Федорович, до тех пор, пока не пустят.

После этого разговора командир и комиссар несколько раз были у командира соединения. Наконец, часть получила приказ выступить.

Приказ был встречен восторженно.

Батальон, совершив ночной марш, расположился лагерем на указанных в приказе высотах. Стали ждать боевого приказа.

Около высоты Заозерной шли бои. В них постепенно втягивались различные виды оружия и техники. Японские самураи, не желая расставаться с занятой высотой, открыли артиллерийский огонь. В ответ заухали наши батареи. Целые дни была слышна непрерывная канонада. Мимо части проезжали санитарные машины с ранеными. Приказа однако все не было. Командир соединения несколько дней держал часть в резерве. Нетерпение увеличивалось.

Уже полчаса, как Ласкин сидел в палатке радиста и, не отрываясь, слушал вечерний выпуск последних известий.

Весь советский народ с волнением следит за событиями у озера Хасан. Все горят возмущением, гневом и ненавистью к провокаторам войны.

Народ приветствует свою родную Красную Армию, желает своей защитнице скорейших побед над врагом.

Радист торопливо записывал содержание передач, чтобы завтра на утренней политинформации бойцы могли получить свежие известия.

Было уютно сидеть в этот поздний час здесь, в палатке. Усталость брала свое. Голова, отяжелев, склонялась на плечо, веки смыкались.

В приемнике что-то зашумело, голос диктора куда-то исчез, стали доноситься нестройные обрывки мелодий...

Пока радист настраивает приемник, можно на миг сомкнуть веки.

- Товарищ командир!

Ласкин быстро открыл глаза.

- К вам посыльный.

Из полутьмы палатки на свет вынырнул красноармеец.

- Товарищ командир! Вас срочно вызывает командир соединения.

Сна как не бывало. Ласкин быстро поднялся и через несколько минут мчался на коне в штаб.

Комиссар Пожарский уже был там.

- Не знаешь, зачем вызывают? - спросил его Ласкин.

Глаза Пожарского смеялись. Было ясно, что он знал.

- Сейчас узнаем, Анатолий Федорович. Узнаем...

Через несколько минут полковник Базаров вызвал их к себе...

Возвращались под утро. Ехали медленно, наслаждаясь прохладой и чувствуя прилив необычайной бодрости и сил.

Въехали на холм и остановились, невольно залюбовавшись развернувшейся перед ними панорамой. Нежные переливы восходящего солнца окрашивали море в сказочные цвета. Близлежащие холмы и прибрежные скалы были окутаны предутренней сизой дымкой.

- Как просто и красиво, - заметил Ласкин.

- Да, - проговорил комиссар и, помолчав, добавил:

- Жизнь - замечательная штука. Помните слова Кирова на XVII партсъезде: "Успехи действительно у нас громадны. Чорт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить..."

На небе гасли последние звезды.

Всадники спустились к подножию холма, к своему лагерю. Ласкин прошел в палатку начальника штаба. Луночкин еще спал. От легкого прикосновения руки он тотчас же вскочил. Ласкин сел на складной стул и, улыбаясь, смотрел на Луночкина.

- Ну, начальник, радуйтесь. Сегодня у нас праздник.

- Да что вы?

- Присаживайтесь к столу. Давайте карту, познакомлю с боевым приказом.

Давно рассвело. Горнист сыграл подъем. Люди завтракали. Командир с начальником штаба сидели над картой и тщательно уточняли детали предстоящего боя.

В палатку пришли комиссар и отсекр партбюро. Пожарский сел около стола и обратился к. Ласкину:

- Мы думаем митинг устроить перед обедом.

- Да, да! - согласился командир. - Я тоже так думаю. - И, поворачивая карту к комиссару, добавил: - Вот, товарищи, какой мы намечаем план атаки...

Митинг близился к концу.

Слово получил начальник штаба.

- Товарищи! Наша Красная Армия пользуется большой любовью всего советского народа. Сегодня мы получили подарки от трудящихся Краскино, которые посылают нам самые горячие и дружеские пожелания. Вот послушайте, что пишет вам молодая девушка, работница районного финансового отдела.

Луночкин берет из пачки одно письмо и читает:

"Я горю желанием попасть на фронт, чтоб помочь вам перевязывать ваши раны, если вы будете ранены".

Луночкин читает письма одно за другим, и все они вызывают гул одобрения, в каждом из них чувствуется беспредельная любовь к родине, к бойцам Красной Армии.

"Дорогие защитники родины, - пишет старый рабочий, - посылаю вам маленький подарок, который мы со старухой собрали для вас. Желаю вам скорой и хорошей победы. Мои годы уже не те, но, если надо будет, возьму винтовку в руки. Моя старуха вчера на митинге так и заявила: "Поеду на фронт лечить раненых".

Общее веселье вызывает письмо девятилетнего пионера: "Дядя красноармеец! Хорошенько бей японцев. Когда маленько подрасту, приеду к вам, а то сейчас меня мама не пускает, говорит - там страшно. А я ничего не боюсь. Я храбрый. Это сказала Галя, соседкина дочь. Честное пионерское.

Захар Брутин".

Письма прочитаны. На столе высится груда пакетов-подарков. Ласкин начинает приглашать к столу бойцов и командиров.

Первым подходит младший командир Махов. Комиссар Пожарский весело оглядывает его и вручает ему одеколон. Махов не успел побриться: был занят на дежурстве.

- Вот и кстати, - смеется комиссар, - побреетесь, а дотом и одеколоном освежитесь.

- Я очень тронут подарком, - говорит Махов, смутившись, - я чувствую, как заботится о нас население. Обязуюсь выполнять все задания только на "отлично" и буду бить самураев, не щадя сил и, если надо, жизни.

Бойцы приветствуют заявление Махова громкими аплодисментами.