И пассажиры, будто примагниченные притяжением этого шара, медленно, один за другим зашагали в его сторону.

Вначале приложила свои ладони цыганка и тут же растворилась, затем проделали предложенное муж и жена, и их тоже не стало, последним исчез военный паренек, но он слегка поколебался перед тем как приложить свои ладони.

Оставалась Наташа.

Фиолетовое существо сделало ей знак стоять на месте. Затем оно снова взметнуло фиолетовые руки к небу, и перед ним вновь образовалась серебристая капля. Теперь существо жестами обратилось к Наташе и предложило приблизиться к нему. Наташа незамедлительно подошла, но не остановилась, а шагнула прямо в эту серебристую форму и растворилась в ней...

...Солнечные зайчики густо облепливали дом в глубине двора, расположенный среди ветвистых фруктовых деревьев, шелестящая зелень навевала прохладу, площадь у калитки была пустынна, это была огромная знакомая площадь. На другом ее конце колонно высился кинотеатр, но вокруг не было ни души.

Наташа стояла у калитки на цыпочках и смотрела поверх нее во двор, в знакомый двор.

Неожиданно на крыльцо дома вышла знакомая женщина, Наташа тут же узнала ее.

- Мама! - сдавленно выкрикнула она, и женщина обернулась на зов. Мама смотрела в строну калитки, что-то ропотно шептала и крестилась.

- Наташа! - наконец-таки крикнула она, ноги ее подкашивались и заплетались. - Доченька моя, доченька! - наговаривала женщина, одержимо приближаясь к заветной калитке. Ты же умерла, доченька, Наташечка. Наташа испугалась, точно была мертвой не она, а ее мама, приближающаяся к ней.

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

- Пойдем со мной!

- В чем дело? Куда вы меня тащите?

- Пойдем, я тебе сказал, - обозленно прошипел какой-то мужчина, схвативший Божива за руку, в самом центре города, когда Юра возвращался из кинопроката.

Надвигался глубокий вечер. Юра уже мысленно пожалел, что так надолго задержался у фильмокартотеки с тематическим планом.

Мужчина был не выше Божива по росту, но крепким невероятно, и поэтому он повиновался его стальной крюкастой руке и последовал молча за ним.

Божив уже узнал его и, может еще поэтому, не сопротивлялся. Так они прошагали метров пятьдесят до поворота в темный, словно ожидающий крика, квартал.

Теперь мужчина увлек Божива в онемевшую подворотню, каблуки зацокали по бетону так, будто подворотня ожила и от ужаса заклацала зубами. Боживу не хотелось идти, но он шел, потому что не хотел выказывать трусость, и он понимал, что эти его шаги, и даже не исключено, что сразу же там, в глубине двора, окажутся последними в этом городе, в мире.

Юра давно ожидал чего-нибудь подобного, но память подсказывала ему, что только трусость может победить человека, и больше никто. Божив был уверен, что его не оставят в покое, потому что он уже сказал свое слово. Говорить может каждый, но слушать...

В глубине двора, в тесноте темноты Божив отдернул свою руку, и ему это удалось, но он вовсе не кинулся бежать, хотя все обстоятельства позволяли ему это сделать, и теперь он увидел, точнее разглядел, как его пленитель слегка суетнулся в его сторону, но успокоился: Юра бесстрашно, как вкопанный стоял на месте.

- Что ты намерен делать, Купсик? - хладнокровно спросил Юра.

- Васильев, - ответил мужчина.

- Что?

- Моя фамилия Васильев, уважаемый Юрий Сергеевич.

- С каких это пор я стал уважаемым?

- С тех пор, как вы укокошили художника, - и Купсик постучал в какую-то дверь впереди.

Сейчас же скрипнула темнота, широкое лезвие света полоснуло рядом с Боживым.

- Привел? - спросили Купсика из-за приоткрытой двери.

- Да, - коротко ответил тот.

Дверь во мгновение распахнулась настежь - это Купсик отдернул ее за ручку. В небольшом коридоре с невысоким потолком никого не оказалось, когда после предложения Купсика Божив проследовал за ним внутрь помещения.

В крохотной комнате в плетеном деревянном кресле сидел человек, и Божив незамедлительно узнал его.

- Добрый вечер, - обратился тот к Юре с какой-то приторной, но взволнованной лаской в голосе.

- Здравствуйте, Остап Моисеевич, - прицелившись всем своим вниманием, ответил Божив этому человеку. А прицелился Юра прямо в глаза Остапу Моисеевичу, который, не обращая внимания на отношение к нему вошедшего, рукавом пиджака протер по своему носу, и на рукаве осталась тонкая влажная полоска.

- У вас насморк, Остап Моисеевич? - попытался съязвить Юра, чтобы этим самым подчеркнуть свое спокойствие и готовность ко всему.

- У меня сегодня ты, - и Остап Моисеевич бросил на секунду взгляд в сторону Васильева. И Купсик одобрительно оскалился. - В гостях, - добавил Остап Моисеевич, снова обращаясь к Боживу.

Юра, не спрашивая разрешения, развалился в кресле напротив Остапа Моисеевича.

- Молодец, - приветствовал тот, - я ценю в тебе твою уверенную наивность.

- Спасибо, - наигранно улыбнулся Божив, - но похвалы без халвы, все равно что сука без кобеля.

- Ясно, - принял вызов Остап Моисеевич. - Васильев, - обратился он к своему компаньону, - приготовь нам кофе. - И Купсик не говоря ни слова удалился в соседнее помещение.

- Кофе - это хорошо, - взбодрился Божив, почувствовавший, что расплата с ним принимает затяжной характер и есть надежда уйти отсюда живым.

- Я бы тебе посоветовал быть более сговорчивым, Божив, ха-ха, расхохотался Остап Моисеевич и вольготно откинулся на спинку кресла.

- А если нет? - осведомился Юра.

- Ты знаешь, Божив, здесь только два пути: либо договоримся, либо договоришься ты.

- Вы сказали "договоримся"? - отвечал Божив. - Это хорошо, ибо подчеркивает, возможно, что договоритесь и вы.

- Я ценю остроту, - после некоторого молчания заговорил Остап Моисеевич, - но самая острая острота, в конце концов, переходит... в нежность, ибо острее нежности нет ничего на свете.

- Неужели мы с вами сможет когда-нибудь расцеловаться, Остап Моисеевич?

- Да, я уже предложил свой поцелуй, теперь очередь за вами.

- Значит, очередь за мной? - Но Остап Моисеевич промолчал. - Короче, - активизировался Божив, - что вы от меня хотите?

- А-а, вот и кофе, - театрально воскликнул Остап Моисеевич в глаза, халва прибыла, Юрий Сергеевич.