Судя по сообщениям поздних античных писателей, ее «работа» требовала недюжинного здоровья. Прорицательницу помещали во внутреннюю часть храма, занимавшую небольшую площадку на скале. Особенностью этой скалы была глубокая трещина, откуда поднимались холодные испарения. Над самой расселиной и помещался треножник, на который взбиралась пророчица. Предварительно она распускала волосы, надевала на голову лавровую ветвь, выпивала воды из храмового источника и жевала лавровый лист, после чего начинала героически вдыхать ядовитые пары и доводить себя до одурманенного, полубессознательного состояния. В период расцвета святилища предсказания давались по нескольку раз в месяц. И хотя пифий выбирали из молодых и непорочных девиц, ни одно из этих достоинств не могло гарантировать длительного стажа столь рискованной профессии. Поэтому храм содержал двух пифий постоянно действующих и одну запасную.

Позднее, в I–II веках, как рассказывает историк Плутарх (который, кстати сказать, был жрецом в Дельфийском храме), штат пророчиц сократился до единицы, да и выбирали пифий из замужних женщин, притом не моложе 50 лет — дабы избавить вопрошающих от соблазнов. Солидная матрона, умудренная жизненным опытом, выполняла свои обязанности теперь лишь раз в месяц (по-прежнему сохраняя трехмесячный зимний отпуск). Таким образом, в распоряжении тех, кто искал истину у божества, оставались лишь девять дней в течение года.

Но вот пифия принималась за дело. Посидев на треножнике и надышавшись вдоволь парами, она приходила в экстаз и в этом умопомраченном состоянии начинала выкрикивать отрывочные слова. Стоявшие рядом жрецы тут же «редактировали» бессвязные речи, объединяя их в законченные фразы и придавая им стихотворную форму. Позднее стихи сменились прозой — уж не потому ли, что жрецы поняли: в прозе можно излагать мысли ничуть не менее туманно и двусмысленно, чем в поэзии?

А ответы Аполлона действительно были темны и загадочны. Любой можно было с одинаковым успехом истолковать как угодно. Немало простаков поплатились за то, что примитивно и прямолинейно следовали указаниям божества.

«Идти ли мне войной против персов?» — вопрошал лидийский царь Крез. И получил вполне определенный ответ: «Если перейдешь реку Галис, разрушишь великое царство». Обрадованный Крез перешел Галис и в самом деле погубил великое царство. Единственная поправка: царство оказалось его собственным. Спрашивается, можно ли было упрекать бога за то, что его неправильно поняли? Не зря глубоко религиозные люди в Греции — такие, как прославленные поэты Эсхил, Софокл, — без всякого осуждения давали Аполлону в своих произведениях прозвище «Кривой», «Двусмысленный». А философ Гераклит прямо признавал, что «оракул в Дельфах не говорит, не утаивает, а намекает».

Объясняться с помощью туманных намеков было делом божеским. А вот понимать эти намеки приходилось людям, в чьих руках нередко находилась судьба целого государства.

Как спасти Афины от нашествия многотысячной армии, с которой персидский царь Ксеркс собирался завоевать Элладу? Сначала дельфийский оракул ответил вполне определенно: город погибнет, и уцелеют лишь те, кто покинет его. Сказать, что подобный прогноз обрадовал афинян, было бы, конечно, явным преувеличением. Но они были упорны и настойчивы и вновь обратились к Аполлону с трогательной просьбой: «Скажи нам, владыка, что-нибудь более утешительное, взгляни на молитвенные ветви, с которыми мы пришли к тебе, или же мы не уйдем из храма и останемся в нем до конца жизни». Трудно сказать, испугала ли Аполлона столь унылая перспектива, или просто бог находился в более бодром расположении духа, так или иначе он изрек, что спасение афинян — деревянная твердыня, которая должна остаться несокрушимой.

Естественно, что, прежде всего, пришла в голову мысль укрыться за деревянной изгородью, окружавшей акрополь. Но нашелся оригинальный ум, который истолковал все иначе: спасут город не стены, а… корабли. Звали этого провидца Фемистокл. И создатель афинского флота угадал — в морской битве при Саламине в 480 году до нашей эры персы были разгромлены.

А вот спартанцам явно не повезло. Рассчитывая на легкую победу над соседями, они обратились к Аполлону, и коварный бог пообещал им город Тегею, сформулировав это так:

Вполне удовлетворенные, спартанцы, не мешкая, двинулись в поход, предусмотрительно захватив с собой цепи. Цепи действительно пригодились — для самих спартанцев, потерпевших жестокое поражение и обращенных в рабство.

Нередко Аполлон проявлял поразительную осведомленность в политических делах даже за пределами Греции. Римлянам он предсказал победу над Ганнибалом, императору Нерону он посоветовал опасаться 73-летнего возраста. Правда, Нерон наивно полагал; что на этом году оборвется его жизнь, на самом же деле он умер, достигнув лишь 31 года, но сменил его действительно 73-летний император Гальба.

Философы, политические деятели часто обращались за покровительством к Аполлону и точно выполняли указания того, кто, как полагали, опекал мудрецов.

Одному заботливому отцу оракул дал в высшей степени педагогический совет: пусть его сын делает все, что пожелает. Правда, что из этого получится, бог не счел нужным сообщить ошарашенному родителю, но, видно, решил не ронять своего авторитета. Мальчик подрос и стал общепризнанным мудрецом. Звали его Сократ. Человек, всю жизнь искавший истину и пришедший к выводу, на который не хватило бы смелости у глупца: «Я знаю то, что ничего не знаю». Не зря все же оракул в Дельфах категорически заявил, что в мире нет человека умнее Сократа!

Афинскому законодателю VI века до нашей эры Солону Аполлон повелел быть кормчим, заняв место в середине корабля. И знаменитый реформатор установил новые порядки в государстве, стремясь к тому, чтобы удовлетворить всех граждан.

По мнению Солона, он дал афинянам законы «самые лучшие из тех, какие они могли принять». Послушный воле оракула, он примирял враждующие партии и «словно волк, средь стаи псов вертелся». В результате все остались недовольны: ни одно серьезное мероприятие не удалось довести до конца, не задев при этом чьих-нибудь интересов. Божество оказалось недостаточно проницательным и, видимо, не знало той немудреной истины, которая открылась, в конце концов, Солону: «Трудно в великих делах сразу же всем угодить». Примирить всеобщие интересы было не под силу даже могучему олимпийцу.

Быть может, именно поэтому другому мудрецу, жившему через 250 лет после Солона, он посоветовал вообще отрешиться от суетных земных забот (а забот у мыслителя было немало: вместе с отцом он овладел хлопотливым ремеслом фальшивомонетчика!) и предаться созерцательной философии. Но прежде ему следовало отказаться от старых привычек — с ними нечего было и думать о занятиях философией, ибо, как сказал оракул, «лучше подделывать деньги, чем истину». Философ стал нищим скитальцем, собирал подаяния, по ночам забирался спать в глиняную бочку, гордо демонстрировал всем свое презрение и ходил днем с фонарем, восклицая: «Ищу человека!»

Его участи — а покровительство Аполлона не спасло от насмешек и даже от продажи в рабство — позавидовал однажды властелин мира Александр Македонский, которого философ попросил лишь об одной милости — не загораживать ему солнца. Прославленный полководец был потрясен и со свойственной ему скромностью изрек: «Если б я не был Александром, я хотел бы стать Диогеном».