Почти три часа милицейский газик-трудяга, распуская из-под колес струи вешней воды, добирался до Заозерного. Петухов и Алик в дороге молчали. Обстоятельства складывались пока явно не в их пользу.

Супруги Степанко непонятно куда исчезли. Оснований для розыска нет, никаких претензий им предъявить по поводу неожиданного отъезда нельзя. Да и был ли он неожиданным, их отъезд? Может быть, они его планировали заранее? Но почему Иосиф Степанко не отпросился с работы?

Вопросов много. Эта незначительная неувязка с Барковой, как рябь от легкого ветерка на спокойной реке, тревожила. Нужна ясность.

В знакомом им кабинете сидели Сенькин и приунывший участковый. Еще из Яринского сельсовета Петухов позвонил, просил вызвать Баркову и узнать, не явились ли к ней родители. По одному виду товарищей Петухов догадался, что опять произошла осечка.

- Нет Тамарки, - невесело объявил инспектор, - уехала, говорят, к родителям в гости, они за ней прикатили на мотоцикле из Ярино.

- Как так? - удивился капитан, - дорога ведь оттуда одна?

- Одна, - кивнул участковый.

- Но мы не встречали их по дороге, а неизбежно должны были встретить, если они вернулись в Ярино!

В разговор вмешался Сенькин:

- Послушай, Толя, что я тебе расскажу, - Сенькин был непривычно серьезным. - Я тут по деревне покрутился, поговорил с людьми. Кто что видел, где был, одеждой интересовался, женщинами. - Он сделал паузу и продолжил: - Здесь, понимаешь, об убийстве хорошо осведомлены, это меня насторожило. Стал выяснять, откуда. И вот уборщица из сельпо мне сказала, что Тамарка Снегова в городе была и эти вести как сорока на хвосте принесла. И еще что, Приходит эта Снегова в сельпо в мужниной телогрейке, рукава подвернуты, а в магазине как раз разговор шел, что в Ийске продавщицу за выручку убили. Женщины ей и говорят в шутку, мол, может, тебя тоже ограбили, раз в мужнину хламиду, молодайка, влезла. А она им отвечает, что всех женщин, кто хорошо одет, милиция проверяет, убийцу ищут, вот она и оделась похуже, чтобы нервы зря не трепали. Бабы посмеялись над ней и разошлись. Я эту Снегову найти собирался, потолковать, и на тебе - она, оказывается, и есть твоя Баркова. А откуда, интересно мне, она знает, кого нам надо?

- Да уж, братцы мои, без Снеговой-Барковой нам не обойтись. Вы-то ее хорошо знаете? - обратился Петухов к участковому.

- Откуда? - развел тот руками. - Она к нам месяца два как прибыла, вышла за Снегова Олега замуж. Вот его я знаю. Плохого за ним я не замечал. Ну, видел эту Тамару несколько раз. И одежду ее зимнюю помню - пальто красное такое.

- Точно, пальто, - вмешался Сенькин, - это я выяснил. Видели ее в красном, да вот - в телогрейке.

- Пальто, пальто, - досадливо поморщился Анатолий, - вы мне скажите, где она сама.

- Откуда нам знать? - опять огорченно развел руками участковый. - Мы с ее Олегом побеседовали. Утверждает, что с родителями уехала, в Ярино. Из одежды, по его словам, есть у нее только это пальто, - он осекся, опасливо поглядев на рассерженного Петухов а.

- Вот вам "не мои, не мои", - укоризненный тон оперуполномоченного заставил участкового опустить голову, - два месяца человек у тебя под боком живет, а ты и не знаешь, кто таков.

- Да, господи, подумаешь ли - молодайка ведь, - оправдывался тот.

- Вот тебе и молодайка, - сурово отрезал Петухов, - где мы сейчас ее достанем?! Пошли звонить начальству, доложить надо.

Сквозь треск коммутаторной связи жесткий голос Климова прорезался неожиданно четко:

- Сенькин остается в Заозерном, Богданов едет в Ярино, Петухов возвращается в Ийск. Всем искать Баркову-Снегову.

Кадинский отдел внутренних дел находился в центре города, и Таня Румянцева нашла его без труда. Такой же, как у них в Ийске, деревянный двухэтажный особнячок, и кабинет начальника отделения уголовного розыска узкий и длинный, тоже на втором этаже, куда она поднялась по деревянной лестнице. Таня немного волновалась, входя в кабинет, хотя знала, что ее ждут - Николаев звонил, просил оказать помощь.

Вчера с Румянцевой долго говорила Вера Васильевна, и вот - задание, от выполнения которого зависит очень многое.

Высокий худощавый майор с пышной шевелюрой внимательно изучил ее новенькое удостоверение, улыбнулся, пригласил за приставной столик, сам сел напротив.

- Прямо с вокзала и к нам?

- Конечно. - Она даже удивилась. Разве могло быть иначе, когда в Ийске ждут ее сообщения. И станет она гулять по гостиницам, дело-то не терпит.

- Я понимаю, - опять улыбнулся розыскник, - задание срочное. - Он шутливо склонил голову, седые пряди закрыли лоб. - Жду ваших указаний.

Таня смутилась:

- Какие указания?

- Да это шутка, - ответил майор. - А если серьезно - мы вам кое-что уже приготовили. По интересующему вас адресу действительно проживает Сивкова Нина Петровна. Пенсионерка. Воспитывает двух внучек - детей умершей дочери.

- Дети? - она в волнении привстала. - Дети, говорите?

- Дети, а что? - удивился начальник отделения.

- Так ведь угадали мы, значит! Детей Костерина скрывает. Почему только?

Румянцева заторопилась. В помощь ей выделили молодого участкового инспектора, и вот они уже сидят в небольшой, чисто прибранной комнате Сивковой. Хозяйка, худощавая пожилая женщина, встретила их неприветливо, говорить с Таней не желала и не скрывала этого. Увещевания участкового тоже на нее не действовали.

- Я живу тихо, мирно и мне до ваших забот дела нет, - отрезала она.

- Нина Петровна, мы нашли вас, какой смысл таиться? Была у вас Костерина? Чьи у вас дети? Поймите, что все это мы узнаем - если не от вас, то от других людей. Если вам или Костериной не хочется посвящать посторонних - не лучше ли нам открыться?

Таня убеждала еще долго. Та наконец сдалась.

- Ладно, - сказала Сивкова, - понимаю, до всего вы докопаетесь сами, поэтому только и откроюсь. Но, прошу вас, не троньте Соню. Этой бабе выпало в жизни столько горького, что десятерым было бы достаточно. Била-била ее жизнь, колотила, ан не все выколотила. Тянется к хорошей доле, борется за нее, и человека вроде неплохого нашла. Соне и детям он опора.

Румянцева, не перебивая, внимательно слушала Сивкову. И перед ней предстала картина такой горькой, запутанной, словно специально кем-то закрученной судьбы, что Таня с ее короткой и прямой жизненной стежкой ужасалась и ахала про себя. И ей становились понятными озлобленность Костериной, ее недоверие к людям, желание спрятать, утаить самое дорогое для нее - детей.