Ежедневно поступавшие в органы армейской разведки донесения, сведения которых регулярно наносились на карту, свидетельствовали о неуклонном расширении зоны деятельности партизан и об их активизации. Они проводили по пять-шесть вылазок в день. В то время как диверсии, совершаемые на железных дорогах и на складах, уже стали обычным явлением, партизаны, помимо этого, прибегали к внезапным нападениям, места проведения и периодичность которых все время менялись в зависимости от ситуации на фронте.

По мере того как численность партизан росла, увеличивалось и количество «партизаноопасных» или «контролируемых партизанами» районов. Однако реальная угроза исходила из них только в тех случаях, когда деятельность нерегулярных вооруженных формирований напрямую увязывалась с событиями, происходившими на передовой.

После окончания войны германских солдат упрекали в большом количестве эксцессов и проявлений жестокости; множество подобных случаев стало объектом судебных разбирательств, которые почти всегда заканчивались тем, что обвиняемым выносился смертный приговор. Разумеется, после приведения этих приговоров в исполнение некому было пролить свет на этот весьма непростой вопрос!

Даже если сделать скидку на присущую итальянцам склонность к преувеличению и на то давление, которое все еще оказывают на общественное мнение лица, участвовавшие в детельности партизанских отрядов, где доминировали коммунисты, следует признать, что германской стороной также совершались чудовищные вещи. Но факт остается фактом: лишь в очень немногих, можно сказать, исключительных случаях были представлены убедительные доказательства вины немецких солдат. Вину за эксцессы и варварские действия, имевшие место в Италии, следует поровну распределить между партизанами, фашистскими организациями и группами немецких дезертиров, и лишь незначительная ее часть – если таковая вообще есть – может быть возложена на регулярные части германских войск. По всей вероятности, значительная часть случаев проявления чрезмерной жестокости произошла по вине отставших от своих подразделений военнослужащих, которые превысили допустимый предел самообороны.

Наталкивает на размышления тот факт, что только в нескольких случаях сведения о безобразиях такого рода – кажется, таковых было всего три или пять – доводились до меня по официальным каналам, а истории о преступлениях против гражданского населения, которые рассказывал мне Муссолини, после того как по моему настоянию их расследовала германская сторона, оказывались либо ложью, либо преувеличением. Частично это можно объяснить различиями в процедуре, обусловливавшими разную трактовку статей соответствующей конвенции (например, тех, в которых говорилось о применении репрессий, их допустимой жесткости и методах). Зачастую рассказы очевидцев противоречили друг другу, и немецких солдат признавали виновными только потому, что данные под присягой показания свидетелей, выступавших от имени германской стороны, заведомо признавались недостойными доверия, в то время как добытые не вполне законными методами показания свидетелей противоположной стороны просто принимались на веру.

На это можно возразить, что многие инциденты, связанные с проявлениями жестокости и варварства, вообще оставались вне поля зрения общественности, а немалое их количество искажалось или даже просто замалчивалось. Поскольку на войне возможно все, не исключено, что в отдельных случаях это могло иметь место. Но поскольку мной была создана особая служба для отслеживания подобных инцидентов и оповещения о них, которая не допускала подобной практики, я должен заявить, что считаю какие-либо обобщения на этот счет неуместными. Упомянутая служба располагала информацией, предоставляемой германским частям и штабам итальянскими властями и церковью, а также опиралась на сведения, добытые мной самим в ходе неожиданных визитов в германские и итальянские части, штабы и на склады, не говоря уже об информации от моего «специального представителя» генерала Хартмана. Помимо всего прочего, за всем бдительно следили полевая и военная полиция, а также тайная полевая полиция.

Я считаю, что нигде больше не предпринималось таких мер, направленных на поддержание дисциплины и защиту мирного населения, как в Италии. В рамках моих полномочий я лично весьма жестко реагировал на малейшие признаки аморальности и коррупции, которые могли подорвать дисциплину, негативно сказаться на нашей репутации или дружественных отношениях с партнерами по Оси, а тем более причинить ущерб местному населению. Благодаря этому мне удалось за весьма короткое время решительно остановить процесс деморализации, явно охвативший 14-ю армию.

Если, несмотря на все вышеизложенное, во время или после войны даже правительства стран, подписавших Гаагскую конвенцию, официально признали вооруженных смутьянов патриотами и героями, то это означает не что иное, как неуважение по отношению к заключенным договорам и соглашениям и подрыв самих основ права.

Часть третья.

Безоговорочная капитуляция. Я предстаю перед судом

Глава 22.

Командующий Западным фронтом

23.02.1945 года. Американское наступление на Рур.

– Потеря левого берега Рейна.

– 7.03.1945 года. Захват американцами неповрежденного моста через Рейн в районе Ремагена.

– 10.03.1945 года. Кессельринг – командующий Западным фронтом.

– Март 1945 года. Американцы создают плацдарм в районе Ремагена.

– 22.03.1945 года. Американцы форсируют Рейн в районе Оппенгейма.

– 23.03.1945 года. Британо-американское наступление в низовьях Рейна, форсирование Рейна в районе Везеля.

– 28 и 29.03.1945 года. Падение Мангейма, Висбадена и Франкфурта-на-Майне.

– 1-18.04.1945 года. Окружение и капитуляция группы армий В в Рурском котле.

– 4.04.1945 года. Падение Касселя.

– 11.04.1945 года. Падение Вюрцбурга.

– 16-20.04.1945 года. Бои за Нюрнберг.

– 18.04.1945 года. Падение Магдебурга

8 марта 1945 года я получил приказ явиться к Гитлеру с докладом. Я спросил о причинах этого вызова и не получил ответа.

В ставку в Берлине я прибыл около полудня на следующий день. Там в присутствии Кейтеля и Йодля меня проинформировали о том, что мне предстоит сменить фон Рундштедта на западе. Когда я возразил, что нужен на Итальянском театре военных действий и еще не вполне оправился от травмы, полученной в результате аварии, и потому не приобрел мобильности, необходимой для выполнения столь важной миссии, мои возражения выслушали с пониманием, но в то же время выразили уверенность, что Гитлер не примет их во внимание.

Во время встречи с Гитлером, состоявшейся в тот же день, – вначале она проходила с глазу на глаз – прогноз Кейтеля и Йодля подтвердился. После детального изложения общей ситуации фюрер сказал мне, что в связи с падением Ремагена возникла необходимость смены командования на западе. Не упрекая фон Рундштедта, он объяснил этот шаг тем, что только более молодой и активный военачальник, имеющий опыт боев с войсками западных держав и пользующийся доверием солдат на передовой, возможно, все же сумеет поправить положение. Он дал понять, что осознает все сложности, связанные с, так сказать, сменой лошадей на переправе, но сказал, что я должен взять на себя это нелегкое бремя, несмотря на мое пошатнувшееся здоровье. Гитлер был уверен, что я сделаю все, что было в человеческих силах.

Затем фюрер рассказал мне о положении на фронте. Здесь я изложу только суть сказанного им.

Решающим был Восточный фронт; катастрофа на русском фронте означала бы всеобщую катастрофу. Тем не менее, поскольку там были сконцентрированы все наши силы, Гитлер был уверен, что этого не произойдет. Фюрер ожидал, что русские предпримут решительное наступление на Берлин.

Он сказал мне, что группа армий «Центр» под командованием Шернера в последнее время прекрасно сражалась в Чехословакии и Силезии и что она в состоянии отразить любое наступление противника, если выделить ей подкрепление и наладить ее снабжение всем необходимым. Слева от нее твердо удерживала позиции 9-я армия под командованием Бюссе. Гитлер считал, что главный удар противника будет направлен против нее. По этой причине она в первую очередь получала подкрепления, снабжалась техникой и боеприпасами и именно на ее участке наиболее активно проводились фортификационные работы.