Всегда иных небес лазурный сон витал,

Но ты осталась бы все та же в высях рая,

Когда б я Богом стал.

Ночь на 28 декабря 1900

ТЕНИ

Остановлюсь - лежит, иду - и тень идет,

Так странно двигаясь, так мягко выступая;

Глухая слушает, глядит она слепая,

Поднимешь голову, а тень уже ползет.

Но сам я тоже тень. Я облака на небе

Тревожный силуэт. Скользит по формам взор,

И ум мой ничего не создал до сих пор:

Иду, куда влечет меня всевластный жребий.

Я тень от ангела, который сам едва,

Один из отблесков последних божества,

Бог повторен во мне, как в дереве кумира,

А может быть, теперь среди иного мира,

К жерлу небытия дальнейшая ступень,

От этой тени тень живет и водит тень.

UN BONHOMME {*}

{* Честный малый (франц.). - Ред.}

Когда-то человек и хил, и кроток жил,

Пока гранению им стекла подвергались,

Идею божества он в формулы вложил,

Такие ясные, что люди испугались.

С большою простотой он многих убедил,

Что и добра и зла понятия слагались,

И что лишь нитями незримо подвигались

Те мы, которых он к фантомам низводил.

Он Библию любил и чтил благочестиво,

Но действий божества он в ней искал мотивы,

И на него горой восстал синедрион.

И он ушел от них - рука его гранила,

Чтобы ученые могли считать светила,

А называется Варух Спиноза он.

СОМНЕНИЕ

Белеет Истина на черном дне провала.

Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!

Меня безумная любовь околдовала:

Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.

Как долго эту цепь разматывать паденьем...

Вся наконец и цепь... И ничего... круги...

Я руки вытянул... Напрасно... Напряженьем

Кружим мучительно... Ни точки и ни зги...

А Истины меж тем я чувствую дыханье:

Вот мерным сделалось и цепи колыханье,

Но только пустоту пронзает мой размах...

И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться,

Сиянье где-то там, а здесь, вокруг, - темница,

Я - только маятник, и в сердце - только страх.

x x x

У звезд я спрашивал в ночи:

"Иль счастья нет и в жизни звездной?"

Так грустны нежные лучи

Средь этой жуткой черной бездны.

И мнится, горнею тропой,

Облиты бледными лучами,

Там девы в белом со свечами

Печальной движутся стопой.

Иль все у вас моленья длятся,

Иль в битве ранен кто из вас,

Но не лучи из ваших глаз,

А слезы светлые катятся.

АГОНИЯ

Над гаснущим в томительном бреду

Не надо слов - их гул нестроен;

Немного музыки - и тихо я уйду

Туда - где человек спокоен.

Все чары музыки, вся нега оттого,

Что цепи для нее лишь нити;

Баюкайте печаль, но ничего

Печали вы не говорите.

Довольно слов - я им устал внимать,

Распытывать, их чисты ль цели:

Я не хочу того, что надо понимать,

Мне надо, чтобы звуки пели...

Мелодии, чтоб из одной волны

Лились и пенились другие...

Чтоб в агонию убегали сны,

Несла в могилу агония...

Над гаснущим в томительном плену

Не надо слов, - их гул нестроен,

Но если я под музыку усну,

Я знаю: будет сон спокоен.

Найдите няню старую мою:

У ней пасти стада еще есть силы;

Вы передайте ей каприз мой на краю

Моей зияющей могилы.

Пускай она меня потешит, спев

Ту песню, что давно певала;

Мне сердце трогает простой ее напев,

Хоть там и пенья мало.

О, вы ее отыщете - живуч

Тот род людей, что жнет и сеет,

А я из тех, кого и солнца луч

Уж к сорока годам не греет.

Вы нас оставите... Былое оживет,

Презрев туманную разлуку,

Дрожащим голосом она мне запоет,

На влажный лоб положит тихо руку...

Ведь может быть: из всех она одна

Меня действительно любила...

И будет вновь душа унесена

К брегам, что утро золотило.

Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,

Иль, как часам, остановиться,

Чтобы я мог так просто умереть,

Как человек на свет родится.

Над гаснущим в томительном бреду

Не надо слов - их гул нестроен;

Немного музыки - и я уйду

Туда - где человек спокоен.

1907

АРТЮР РЕМБО

ВПЕЧАТЛЕНИЕ

Один из голубых и мягких вечеров...

Стебли колючие и нежный шелк тропинки,

И свежесть ранняя на бархате ковров,

И ночи первые на волосах росинки.

Ни мысли в голове, ни слова с губ немых,

Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья,

И сладко в сумерках бродить мне голубых,

И ночь меня зовет, как женщина в объятья...

БОГЕМА

Не властен более подошвы истоптать,

В пальто, которое достигло идеала,

И в сане вашего, о Эрато, вассала

Под небо вольное я уходил мечтать.

Я забывал тогда изъяны... в пьедестале

И сыпал рифмами, как зернами весной,

А ночи проводил в отеле "Под луной",

Где шелком юбок слух мне звезды щекотали.

Я часто из канав их шелесту внимал

Осенним вечером, и, как похмелья сила,

Весельем на сердце и лаской ночь росила.

Мне сумрак из теней там песни создавал,

Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки

И, вместо струн, щипал мечтательно резинки.

ФЕИ РАСЧЕСАННЫХ ГОЛОВ

На лобик розовый и влажный от мучений

Сзывая белый рой несознанных влечений,

К ребенку нежная ведет сестру сестра,

Их ногти - жемчуга с отливом серебра.

И, посадив дитя пред рамою открытой,

Где в синем воздухе купаются цветы,

Они в тяжелый лен, прохладою омытый,

Впускают грозные и нежные персты.

Над ним мелодией дыханья слух балуя,

Незримо розовый их губы точит мед;

Когда же вздох порой его себе возьмет,

Он на губах журчит желаньем поцелуя.

Но черным веером ресниц их усыплен

И ароматами, и властью пальцев нежных,

Послушно отдает ребенок сестрам лен,

И жемчуга щитов уносят прах мятежных.

Тогда истомы в нем подъемлется вино,

Как мех гармонии, когда она вздыхает...

И в ритме ласки их волшебной заодно

Все время жажда слез, рождаясь, умирает.

СТЕФАН МАЛЛАРМЕ

ДАР ПОЭМЫ

О, не кляни ее за то, что Идумеи

На ней клеймом горит таинственная ночь!

Крыло ее в крови, а волосы как змеи,

Но это дочь моя, пойми: родная дочь.

Когда чрез золото и волны аромата

И пальмы бледные холодного стекла

На светоч ангельский денница пролила