- Дрожит.
- Очень дрожит?
- Пока что не очень. Но задрожит в полную силу! Можешь не сомневаться. Уж я-то...
- Ни в коем случае!
Мне было жалко маму и папу. Особенно маму... Папы в таких случаях бывают как-то спокойнее. Я давно это заметил. А мама... Но я действовал ради высокой цели! Я спасал нашу семью. И нужно было переступить через жалость!
Меня хватило на час.
- Что она сказала? - спросил я у Женьки после очередного маминого звонка.
- "Мы сходим с ума"! - радостно сообщил Женька. Он был в восторге.
- Она сказала: "Мы сходим..."? Именно - мы? Ты это точно запомнил?
- Умереть мне на этом месте! Но надо их еще немного помучить, - сказал Женька, - Пусть позвонят в милицию, в морг...
- Ни за что!
Я помчался домой!..
Дверь я открыл своим ключом тихо, почти бесшумно.
И на цыпочках вошел в коридор.
Папа и мама сидели по обе стороны телефона, бледные, измученные. И глядели друг другу в глаза... Они страдали вместе, вдвоем. Это было прекрасно!
Вдруг они вскочили... Стали целовать и обнимать меня, а потом уж друг друга.
Это и был самый счастливый день моих зимних каникул.
От сердца у меня отлегло, и назавтра я сел за домашнее сочинение. Я написал, что самым счастливым днем был тот, когда я ходил в Третьяковскую галерею. Хоть на самом деле я был там полтора года назад.
4. Двадцать девятое февраля
Говорят, что любовь облагораживает человека. С того дня, как я полюбил, мне все время приходилось кому-нибудь врать. Я делал это не нарочно. Просто мне задавали вопросы, на которые я не мог ответить честно.
- Почему ты столько времени уделяешь прическе?
И рубашки стал менять чуть ли не каждый день?
- У нас в школе работает санитарная комиссия.
- О чем ты все время думаешь? У тебя отсутствующие глаза. Из-за чего ты вздыхаешь?
- Из-за отметок... У меня появились двойки.
- Их же не было! Откуда они?
- Вот об этом как раз я и думаю.
Но на самом деле я думал о Лиле Тарасовой.
Она пришла к нам из другой школы. Помню, на большой перемене подбежал ко мне Владик Бабкин и таким безразличным-безразличным голосом говорит:
- Да, кстати... Ты новенькую видел?
- Какую новенькую?
- Тут одна... ученица. Рядом с тобой есть свободное место. Если она захочет на него сесть, ты скажи, что оно уже занято. Ладно? И пошли ее ко мне. Я тоже один сижу...
Ладно?
- А зачем это?
- Я не могу объяснить... Но поверь - это важно!
Минут через пять новенькая подошла ко мне и сказала:
- Здесь свободное место?
Я посмотрел на нее - и на миг потерял сознание. По крайней мере я совершенно забыл о Владике и о его просьбе.
- Можно, я сяду? - спросила она.
- Можно, - прошептал я. И на том же уроке схватил первую двойку. Я схватил ее потому, что очень хотел получить пятерку. Получить на глазах у Лили Тарасовой!
С тех пор я все время хотел, чтобы у нее на глазах со мной произошло что-нибудь необычайное или просто хорошее. Одним словом, хотел, как говорится, предстать перед ней в выгодном свете.
Но наконец я понял, что в таком свете я могу предстать перед ней только на катке. Потому что я хорошо катался!
И я пригласил ее на каток.
Я где-то читал, что выдающийся человек всегда имеет "свое лицо".
Лиля ни в чем не была похожа на остальных! Портфель у нее был мягкий, вишневого цвета, с двумя золотыми замочками.
Тетради и книжки были обернуты в красивую розовую бумагу с разводами, и не было на них ни одной кляксы и вообще ни одного пятнышка. Самописка была, как говорится, миниатюрная, карандаш с оранжевым ластиком на конце, блокнотик изящный, с календарем на обложке. А "уж о глазах я и не говорю!..
Лиля заглянула в этот самый блокнотик с календарем и сказала:
- Двадцать восьмое февраля - это суб,бота. Вот и прекрасно! Пойдем на каток в воскресенье - двадцать девятого.
- А почему так не скоро?
- Чтобы ты успел заслужить это право!
- Какое... право?
- Пойти со мной на каток! - Она взглянула мне прямо в глаза и спросила: - На что ты способен ради меня?
Я ответил:
- На все!
- Вот и прекрасно! Я буду тебя испытывать. Для начала выполни одну мою просьбу.
- Любую! - воскликнул я.
- Я раньше дружила с Валей. А потом мы поссорились.
И у меня осталась Валина книжка. Я не хочу сама заходить...
- Понимаю! - воскликнул я. - Где живет Валя? Укажи только адрес. Я отнесу книгу, чего бы мне это ни стоило!
- Вот и прекрасно. Валя живет прямо подо мной, на втором этаже...
- А ты, значит, на третьем? - быстро сообразил я.
А еще я сразу сообразил, что увижу дом, в котором живет она, поднимусь по той самой лестнице, по которой каждый день ходит она.
Все это имело для меня очень большое значение! Такое большое, что я сначала поднялся на седьмой этаж, потом спустился на третий, постоял немного возле ее квартиры, вздохнул и спустился еще на один этаж...
Дверь мне открыл парень лет тринадцати или четырнадцати. Я слышал, что внешность для мужчин не имеет большого значения. И все же сразу подумал о том, что парень этот выше меня и гораздо красивее. Мне стало грустно... Но я взял себя в руки и спросил:
- Валя дома? Мне нужно отдать ей книжку.
- Не ей, а ему! - сказал парень. И протянул руку.
Так, значит, это с ним она раньше дружила? Мне стало совсем тяжело.
- Ты что, ее паж? - спросил Валя.
Высокие и красивые люди могут задавать любые вопросы.
Я молча удалился к себе домой...
Я знал, что дома уже обо всем догадались. Бабушка старалась повлиять на меня. Но, как всегда, необычно, посвоему.
- А сын моей соседки, который учится в седьмом классе, решил сначала окончить школу, потом институт, потом прочно встать на ноги и только после этого думать обо всем остальном! - сообщила бабушка.
Отсюда я должен был сделать вывод, что и мне нужно пригласить Лилю Тарасову на каток после окончания института.
Маме бабушка в тот вечер сказала:
- Когда тебе в пятом классе понравился один мальчик, это, я помню, помогло тебе стать отличницей. Это вдохновило тебя!
Я понял, что и мне не мешало бы стать круглым отличником.
На следующий день я получил по физике тройку с минусом.
- Не узнаю тебя! - сказала физичка.
Я и сам себя с трудом узнавал!