— Это за ним… — сказала она.

— За кем? — машинально спросила Зина, хотя поняла, о ком идет речь.

Они обе рванулись к театру.

Но в этот момент дверь распахнулась и на улицу высыпали актеры, растерянные, без пальто и без шапок. Показался санитар в белом халате, надетом поверх пальто. Санитар держал за передние ручки носилки, на которых лежал Андрей. Он пытался улыбаться, но это у него не получалось. Сзади носилки держал другой санитар. А сбоку за них цеплялся Иван Максимович… Он застрял в дверях и с трудом протолкнулся. — Андрюша, — сказала Лера. — Ты видишь? Я тут…

— Мы здесь! — подтвердила Зина. Он преодолел боль и улыбнулся.

— Все к лучшему, — сказал он. — Человек должен немного полежать и подумать. И от проклятого аппендицита надо же когда-нибудь избавляться! А вы тем временем репетируйте…

Носилки вкатили в машину.

— Я с ним, — сказала Лера. — Я врач…

— Но там же нет места, — возразил шофер, закрывавший заднюю дверцу.

— Я с ним! — повторила Лера.

Шофер взглянул на нее и махнул рукой.

Возле машины тяжеловесно суетился Костя Чичкун. Казалось, он собирался поднять «скорую помощь» на руки и унести ее вместе с Андреем.

Щеголеватая белая машина с красными крестами на боках негромко зарокотала и тронулась.

— Как же теперь… без него? — спросила молоденькая артистка.

— Сейчас ему сделают операцию, — сказал Иван Максимович. — Вечером мы поедем к нему…

— Я поеду сейчас! — возразила Зина.

— Мне кажется, что он уже давно-давно в нашем театре… — сказала Валентина Степановна, которая тоже стояла на улице без пальто и только прикрывалась платком.

… За белой стойкой сидела пожилая женщина в очках, в белом халате и белой шапочке, которая своей юной кокетливостью диссонировала со спокойным, отрешенным выражением лица дежурной. Женщина вязала и была глубоко, всецело поглощена этим занятием.

Порой губы ее начинали шевелиться.

«Будто учит роль», — подумала Зина, которая часто на улице вот так же шептала, вызывая удивление и легкий испуг у прохожих.

Дежурная считала петли.

Время от времени звонил телефон. Она, ничуть не меняясь в лице, снимала трубку, заглядывала в список и отвечала: «Состояние удовлетворительное… Состояние тяжелое». Сообщала температуру. Казалось, она в эти мгновения была далека от мысли, что на другом конце провода ее ответа ждут с замиранием.

«Привыкла…» — подумала Зина.

Ударение дежурная делала только на цифрах: номер отделения, номер палаты, температура.

Несколько раз Зина подходила к дежурной, и та сообщала:

— Лежит в послеоперационном отделении. Сведений нет.

Потом с длинной белой скамьи поднимался Костя, и дежурная сообщала ему то же самое. Потом поднимался Иван Максимович… Это не удивляло и не раздражало дежурную. Она, не отрываясь от вязанья, отвечала:

— В послеоперационной… Сведений нет. Наконец Зина не выдержала:

— Но ведь вчера сказали, что операция прошла хорошо!

— А я разве говорю, что плохо? — считая петли, ответила дежурная.

— Тогда почему нет сведений?

— Будут. Вы посидите спокойненько.

Только Валентина Степановна не покидала белой скамьи. Она все время говорила на отвлеченные темы. Когда кто-нибудь из ее соседей по скамье подходил к дежурной, она чутко прислушивалась. И продолжала свой прерванный монолог… Не об Андрее, не о болезнях, а о том, как на последнюю конференцию юных зрителей вдруг пришел Патов и стал объяснять, что такое театр.

«Ищет аудиторию», — подумала Зина.

— Это было полезно, — сказала Валентина Степановна, — Правда, мы не обсудили спектакль, который накануне смотрели ребята… Но ему задавали вопросы. Кстати, с какого класса мы будем пускать на «Ромео и Джульетту»? С восьмого или с девятого?

— Надо сначала посмотреть, какой выйдет спектакль, — ответил Иван Максимович. — Посоветуемся с Андреем… Пусть он решит.

После одного из звонков дежурная ничего не ответила, что-то записала, а повесив трубку, перестала вязать.

Зина подскочила к белой стойке.

— Вы кто ему будете? — не дождавшись вопроса, спросила дежурная. — Мы артисты… — сказала Зина.

— И он тоже артист?

— Режиссер… и артист. А что случилось? — Этот вопрос Зина не произнесла, а как бы выдохнула.

— Возьмите бирочки и поднимитесь на третий этаж. К главврачу… Пальто и сумочки сдайте в гардероб, — сказала дежурная так ласково, что лоб Зины стал мокрым. Они поднялись на третий этаж. Секретарь главврача, похожая на доцента или профессора, седая, в пенсне, с поспешностью, которую от нее трудно было ожидать, распахнула дверь кабинета. Главврач, невысокий полный мужчина, чем-то напоминавший Ивана Максимовича, сразу поднялся, пододвинул Валентине Степановне и Зине стулья.

Секретарша осталась стоять в дверях, будто хотела услышать, что скажет главврач.

— Мы боремся за его жизнь, — сказал он. — Отказала почка. Потом другая… Мы подключили искусственную. Это может случиться после любой операции. С почечными больными…

Никто ничего не спросил.

— Вы посидите, пожалуйста, у меня, — предложил главврач.

Никто не сел… Все стояли. Зина поеживалась.

— Вам холодно? — спросила секретарша. И закрыла форточку.

— Не волнуйтесь… Там борются за его жизнь! — сказал главврач.

— Уже не борются…

Это сказала Лера. Она стояла в дверях.

Андрей лежал в фойе ТЮЗа.

На стенах, как всегда, висели фотографии. В аквариумах, как всегда, плавали рыбы.

Пришли все… И бутафоры, и гримеры, и даже пожарник.

Андрей был в кедах и свитере. Он уходил таким же, каким пришел в этот театр.

«Никогда и ничего для него больше не будет, — думала Зина. — Никогда и ничего…» Этого, как и того, что у Вселенной нет начала и нет конца, она не могла постигнуть. «Как же теперь… без него?» — звучал у нее в ушах голос молодой артистки.

Началась панихида. Зина не знала, готовил ли ее заранее кто-нибудь. Но первым заговорил Николай Николаевич.

— С чувством глубокой скорби провожаем мы в последний путь Андрея Лагутина… — сказал Патов. — Он недавно пришел к нам в театр, но многие его уже полюбили. Все вместе мы продолжим и завершим работу, которую он начал…

Он взглянул на Зину и замолчал. «Вы не можете продолжить и завершить… Потому что не любили его и того, что он делал», — прочел он в ее глазах. И вздрогнул, будто она произнесла это вслух. И оглянулся, словно хотел проверить: не услышал ли еще кто-нибудь?

Медленно, вопреки своему желанию, но повинуясь какой-то непреодолимой силе, он произнес:

— Слово имеет Зина Балабанова…

— Человек должен быть на своем месте, — сказала Зина. — Каждый человек! Обязательно… Место Андрея было здесь, среди нас. Может показаться, что он успел сделать мало. Но он сделал очень и очень много: он вернул нам всем радость… которую мы уже не отдадим. Ни за что! Он сказал Лере Патовой… которая была рядом с ним: «Если что-нибудь вдруг случится, оставьте меня здесь. Я — детдомовское дитя, у меня нет родных…» Он останется здесь! Мы напишем его имя на афишах и программах спектаклей, которые он репетировал. И лицо его будет здесь, в этом фойе… Чтобы его видели дети, которых он очень любил. И на которых был очень похож…

Когда кончилась панихида, гроб подняли и понесли вниз.

— Осторожней… Осторожней! Здесь лестница, — услышала Зина предупредительный голос Николая Николаевича.

Она тоже хотела нести… Но не могла дотянуться.

— Надень пальто. На улице холодно, — глухо, откуда-то сверху проговорил Костя Чичкун.

Зина вспомнила, что бросила пальто и шапку на стул в зрительном зале. Она побежала туда.

На сцене устанавливали декорации. Галя Бойкова проверяла микрофон: вечером шел музыкальный спектакль.

Зина схватила свои вещи и по лестнице, усыпанной хвоей от венков, помчалась вниз. Из вестибюля, натягивая пальто, она увидела, что все уже садятся в автобусы. Возле театра было много людей, как перед началом спектакля. На полу в вестибюле разместился художник. Он переписывал кистью на большой белый лист слова, которые были наскоро нацарапаны кем-то в блокноте: