Так было, например, в 1959 году, когда в Москве на Днях культуры Азербайджана замечательный азербайджанский актер Алескер Алекперов не получил звания "Народного артиста СССР". Возможно, тут сказались обычные в театральном мире интриги, возможно, этому помешал характер самого артиста, любившего всегда быть первым.

Рассказывали, как на тех же самых Днях культуры играли шекспировского "Отелло" с Алескером Алекперовым в главной роли. Спектакль шел на сцене Большого театра. Алескер Алекперов все думал, что бы такого сделать, чтобы выделиться. И вот, когда пришло время выходить на поклон, все участники спектакля уже на сцене, а Алескер муаллима нет. И вдруг артисты видят, как на сцене открывается люк и на глазах зрителей из-под земли вырастает могучая фигура Отелло. Естественно, артист сорвал шквал аплодисментов.

Стоило ли после таких эскапад надеяться на то, что среди коллег не заведутся свои Яго, которые найдут, кому и что нашептать про тебя?

Артист очень переживал, что ему не дали "Народного артиста СССР", тем более что многие его коллеги по театру в тот год были удостоены этого высокого звания.

Алиовсат Гулиев, видя, что его сосед по даче угрюм, поинтересовался причинами дурного настроения. Когда он узнал, в чем дело, то написал письмо на имя управделами Совета министров СССР Петра Ниловича Демичева и секретаря ЦК КПСС Екатерины Алексеевны Фурцевой, ведавшей вопросами культуры. Под этим письмом подписалось около ста ученых Азербайджана. Спустя несколько месяцев справедливость была восстановлена и Алескер Алекперов получил звание "Народный артист СССР".

Мешадиханум Нейматова вспоминает, как Алиовсат муаллим встал на защиту поэта Бахтияра Вагабзаде, написавшего стихи "Колючая проволока". Это стихотворение, посвященное теме разделенного народа Азербайджана, очень не понравилось партийным лидерам республики. Поэта затаскали по многочисленным инстанциям. И тогда Алиовсат Гулиев выступил в защиту поэта. Он написал в ЦК Компартии республики письмо о том, что раздел Азербайджана - это исторический факт, который невозможно опровергнуть, и нельзя критиковать поэта за то, что он описывает это событие. Только после этого преследования Вагабзаде прекратились.

Человек, которому оказана помощь, естественно, стремится каким-то образом выразить свою благодарность. Можно поблагодарить на словах, можно что-то подарить, можно... Да мало ли какие формы благодарности найдет тот, кто хочет отблагодарить.

В случае с Алиовсатом Гулиевым ни одна из форм благодарности не проходила. Он их просто не принимал, за исключением, может быть, простого "спасибо". И это при том, что помогал он практически всем, кто обращался к нему.

Чаще всего за помощью обращались односельчане. Обычно в таких случаях речь шла о поступлении в институт или устройстве на работу. Ищущим работу Алиовсат муаллим помогал всегда. Желающих учиться он сначала "тестировал" сам, а потом, как мы знаем, решал, заслуживает ли этот человек поддержки, хочет ли он действительно учиться или только получить диплом. И если выяснялось, что этот человек обладает каким-то потенциалом и из него в будущем выйдет толк или если он и не станет выдающимся ученым, то, по крайней мере, не зря пять лет проведет на студенческой скамье, ему оказывалась всемерная поддержка. Однако это был, так сказать, первый акт.

Во втором акте родители будущего студента делали попытку каким-то образом выразить свою благодарность благодетелю. Так ведь положено! И тогда мажорно оптимистический первый акт переходил в невероятную драму. Если незадачливый благодаритель звонил в квартиру Гулиева и Алиовсат муаллима дома не оказывалось, он мог надеяться на то, что ему удастся уговорить супругу ученого принять подношение, которое обычно делалось от чистого сердца. Ну, не могли простые крестьяне придумать иной формы благодарности, чем зенбили[54] с дарами сальянской природы. Но не приведи Господь, если дверь открывал сам хозяин.

Предоставим слово Талатуму Гулиеву:

"Для отца очень было важно, чтобы к нам приходили с пустыми руками. Если кто-то что-то принес, он мог этого человека и на порог не пустить.

Бывало, звонок в дверь, и, к несчастью пришедшего, дверь открывает отец. А гость, как положено, пришел с полным зенбилем, барана притащил, прочую снедь. Отец тогда говорил: "Я очень прошу вас, в этот дом приходите с пустыми руками. С этим зенбилем я тебя в дом не пущу. Внизу под домом сидит сапожник, оставь эти вещи у него, поднимайся, расскажи, как твои дела". Человек краснел, уходил, возвращался с пустыми руками. Отец впускал его.

Однажды кто-то из близких принес барана, мама убрала его в холодильник. Но ведь отец знал бюджет семьи, понимал, что баран не бюджетный, то есть явно не куплен. Ночью этот баран полетел с пятого этажа на съедение кошкам и собакам. А утром мама, которая успела продумать, что она приготовит из этого барана, обнаружила, что он исчез. Этот эпизод послужил для нее хорошим уроком".

Даже простенькую коробку конфет нельзя было принести в дом без разрешения хозяина, который сам обожал делать подарки.

По воспоминаниям Джейран Гулиевой, в 1962 году на сорокалетие Алиовсат муаллима сотрудники института подарили ему серебряный поднос с кувшинчиком и рюмками. Это его возмутило до глубины души.

- Вы получаете мизерную зарплату. И еще будете экономить из этих грошей, чтобы сделать мне подарок?!

Поднос этот Гулиев так и не принес домой. Он пролежал в его служебном сейфе, и лишь после кончины ученого сотрудники передали его семье.

Всю меру нелюбви отца к подаркам испытал на собственном опыте и Талатум Гулиев.

Это было время, когда в моде были рубашки из люрекса, на трех пуговицах. Как-то к Алиовсат муаллиму пришел в гости один из его университетских друзей. Отца дома не было, поэтому гость оставил какой-то подарок и ушел. Юноша поинтересовался, что же тот принес, развернул пакет и видит, что это именно такая рубашка. Решение примерить ее пришло как-то само собой. Рубашка оказалась Талатуму впору. Естественно, о том, чтобы спрятать ее обратно в пакет, речи и быть не могло. Теперь надо было ухитриться надевать эту рубашку так, чтобы не попасться на глаза отцу. Некоторое время трюк удавался, и Талатум несколько утратил бдительность. Расплата не заставила себя ждать.

В один прекрасный день юноша, облаченный в эту рубашку, вернулся домой, и, как на грех, дверь ему открыл отец. Алиовсат муаллим внимательно оглядел сына, заметил обновку.

- Откуда эта рубашка? - поинтересовался он.

Пришлось Талатуму "раскалываться" и рассказывать отцу о визите его однокурсника.

- Красивая рубашка, - спокойно отреагировал Алиовсат муаллим. - Дай-ка я взгляну на нее поближе, пощупаю.

Далее произошло невообразимое. Алиовсат муаллим взял большие ножницы и стал спокойно нарезать из этой замечательной рубашки длинные полосы. Причем сделано это было так, что ее уже невозможно было потом зашить.

- Пусть это тебе будет уроком в жизни, - сказал он, возвращая сыну лохмотья, совсем недавно бывшие такой замечательной рубашкой.

"Такого поворота, - вспоминает Талатум, - я, честно говоря, не ожидал. Я думал, он отругает, ну, надерет уши, но чтобы разрезать такую красивую рубашку... А я смотрел и не мог возразить. У нас дома была монархия.

Он был редчайшим человеком, другого такого я не встречал. Отец считал, что он должен всем помогать, но никто не имеет права помочь ему".

Такая черта не могла не привлекать к Алиовсату Гулиеву людей. Если же прибавить к ней ослепительную завораживающую улыбку, необычайное красноречие, умение общаться с любым человеком - от дворника до президента Академии наук, то можно понять, почему Алиовсат муаллим становился своим человеком везде, где бы он ни появлялся.

Рассказывает Афаг Гулиева:

"Он мог разговаривать с зеленщиком, продавцом. У нас на рынке в Баку был свой продавец роз, который обожал отца. Когда папа появлялся на рынке, он весь преображался. У нас был свой мороженщик, который папу обожал, был свой милиционер. Перед уходом из дома папа выходил на балкон и делал ему знак рукой. Пока папа спускался вниз, его уже ждало такси.