И вдруг Саша и Боря оказались прямо перед нами. Я не могла оторвать взгляд от его утомленных рабочим днем глаз, с ужасом наблюдая, как он пытается совладать с испугом, овладевшим им так неожиданно. А Саша так не кстати, видимо, еще помня наши былые посиделки, весело разболтал, что они уже собираются домой. — Здорово! Боря! А ты не подвезешь нас с Ясенькой? — все-таки не удержалась я.

— Я сегодня без машины, — все более терялся Боря.

— Так, девушки, мы вас покинем, — бодро вмешался Саша, — но через двадцать минут я доставлю вам Бориса в целости и сохранности!

Он ошибся. Боря просто сбежал. Сбежал от меня. И когда Саша вновь подошел к нашему столику, ему пришлось спрятать глаза и выдавить из себя: — Боря просил принести свои извинения. Его срочно вызвали к командиру.

Это было последней каплей. Такого жалкого обмана я уже не могла вынести. Притихшая Яся молча гладила меня по руке, опасаясь вымолвить хоть слово участия. Я ненатурально поулыбалась и, наспех распрощавшись с ней, побрела к дому. Вдруг рядом со мной просигналил автомобиль. Я обернулась и увидела Мишин BMW. Перевалив через лужи, я нехотя загрузилась внутрь.

— Катюш! Пощебечи чего-нибудь, а то я так загружен сегодня! — с ходу заговорил он.

— Отстань, — грубо отмахнулась я. Да, вот она моя жизнь. Быть игрушкой этого холеного красавца, поднимать ему настроение.

— Что это с тобой? — удивился Миша. Я не ответила. А что я могла сказать? Что за лето успела привыкнуть к другому обращению, предупредительному и ласковому? Мы молча доехали до дома, и я сразу же заперлась в ванной, пытаясь избежать его пристального бездонного взгляда. Миша был явно озадачен моим поведением, и я услышала, как он, не особенно церемонясь, устроил шмон в моих вещах. Так, вот он нашел фотографии… Ага! А это стихи, и, кажется, письма… Михаил позвонил кому-то, и вот уже плачущий Лешенька был отправлен к бабушке. Наступил и мой черед.

— Катерина! Открой дверь! Я кому говорю! — настойчиво твердил он. В ответ я включила воду. И тут вдруг произошло что-то странное. Такого я от Коляковцева никогда не ожидала! Он рывком выломал дверь и, больно схватив меня за руку, потащил в комнату. Он буквально швырнул меня на кровать и придавил всей тяжестью своего тела.

— Убери руки, — задыхаясь, прошипела я.

— Что? — заорал он. — Да я хоть пальцем когда-нибудь тебя тронул? Что ты из себя корчишь? Тоже мне страдалица! Кому ты нужна? Цыпленок синюшний!

— Ты зато великолепен! Просто неотразим! — отпарировала я сквозь зубы. Как я его ненавидела в ту минуту! Мне хотелось расцарапать его красивую физиономию, придушить его. Все в нем выводило меня из себя. Он был идеален до тошноты, до безобразия.

— Ну ты, видимо, тоже ничего! — кипел Миша. — Надо же! Такая маленькая с виду, а оказывается, обыкновенная потаскуха! Шлюха!

— Шлюха? — взорвалась я. — А ты, значит, добродетель ходячая? Может, ты конечно и прав, только ты меня на свои миллионы не купишь!

— Да где уж мне! Что ты! А вот любой паршивый мент за пару цветочков очень хорошо проведет с тобой время! Ты, оказывается, форму уважаешь? Вот уж не подумал бы!

— Убирайся! Мерзавец! Негодяй! — я уже совсем ничего не соображала. — Да, мне пора, — Миша кинул мрачный взгляд на часы и как-то резко успокоился. — Никуда не уходи! Слышишь?

— Пошел к черту! — запустила я ему вслед подушкой. Он молча вышел. Только теперь я почувствовала, как мне это все надоело, как я устала. Наверное, у него есть право орать на меня. Наверное, и перед ним я виновата. В конце концов он ждет от меня большего, чем я могу ему дать. И не без оснований, иначе какого черта я поселилась в его квартире?! Какое ему дело до моих личных проблем? Ведь не могу же я сказать ему, что переехала, потому что боюсь ненароком наткнуться на Борю, а снять квартиру у меня не хватает практицизма. Боже мой! Неужели я и в правду потаскуха? Никогда не думала, что стану героиней случайного романа! Пошлость какая! Нет, мне никогда не разобраться в бардаке, в который превратилась моя жизнь. Боря любит Вику, Вика любит Борю, но почему-то от суммы слагаемых меняется тождество, а равенства вообще не получается.

Еще Света… Миша. Голова идет кругом! Я больше не хочу никого любить, я не хочу, чтобы кто-то любил меня. Я уже ничего не хочу. Мне просто лень, лень жить. Пусть они сами ковыряются в своих проблемах, которые сами же себе и создают. Как старательно Боря убеждал меня в своей принципиальности! Так что же он сам и плюет на нее? Если эта женщина дороже ему, чем собственная совесть, почему он не борется за нее? А если он не хочет растоптать свое «Я» ради секундного упоения любви, так зачем же он позволяет ей влезать в его жизнь? Да еще и меня впутал! Все! Баста! Отныне моя хата с краю. Меня больше ничто не касается, и мне на всех наплевать. И не надо обвинять меня в слабости, в безрассудстве! Я не напрашилась на этот праздник. Я никогда, несмотря на отсутствие четко сформулированной жизненной концепции и каких-либо принципиальных начал, не взваливала свои проблемы на чужие плечи. Никто не знал о моей боли. Я никогда не использовала другого человека для того, чтобы сбежать от себя или своего прошлого, хотя я не знаю, насколько я добродетельна. Вполне возможно, что я способна и на предательство и на подлость. Но никогда я не стану столь разумной, как Вика, которая принимает любовь как должное и не чувствует себя обязанной, никогда я не стану превращать человека в аквариум или еще что-нибудь столь же ценное, никогда я не стану заменять свою любовь чужой. Но я не смогу уже быть и собой. Я просто больше ни во что не верю, а человек без веры не человек. Каждый во что-то верит. Когда-то и у меня был Бог, даже вполне материализованный. В его глазах отражалось небо и можно было в них пересчитывать облака. Его губы скрывали солнечный свет, который он дарил мне своей улыбкой. Все в нем было божественно! И то, как он курил, и то, как он пил пиво… Но потом он сказал, что все это чары, и он вовсе не Бог. Так кто же? Кудесник? Чародей? Ведь когда рассеиваются чары, все кончается, уже ничего нет. Солгал ли он в первый раз или во второй, но ложь перечеркнула его святость. Если лжет даже Бог, то что делать мне? Лучше жить во сне, чем бежать от действительности в сон. Ну что ж! Вот, пожалуй, и все!.. Ты останешься на том конце дороги, я меж снов своих бродить пойду…» Миша вздрогнул и выронил тетрадь. «Какой бред! Какое безумие!» — дико стучало в голове. Он не заметил, как рядом присел Василий, вспотевший, изможденный.

— Жива, — выдохнул он. — Все обойдется.

— Это точно? — безжизненно спросил Михаил.

— Да что с тобой?

— Вася! Она опять что-нибудь с собой сделает! Ты только посмотри, что она пишет!

— А ты-то на что? — повысил голос доктор.

— Она ненавидит меня, — покачал головой Миша.

— Глупости! Ты ее спас! Женщины всегда влюбляются в своих спасителей!

— Она думает, что любовь — это цветы в постель, — растерянно бормотал Миша.

— Черт! Да пошли ты ее подальше! Уже даже я устал! — громко выдохнул Вася. — Сдалась она тебе! Что ты вообще с ней связался? Мало летка и есть малолетка! Так и будет влезать в какое-нибудь дерьмо, а ты ее вытаскивать!

— Я без нее никто, — печально признался Миша.

— Это ты-то?! По-моему, тебе тоже пора подлечиться! Да она в подметки тебе не годится! Ведь девчонка! Глупая, маленькая девчонка!

— Ты ее видел? — вскинул на него усталые глаза Миша. Вася замолчал. Больше нечего было сказать. Если человек безумен, то это надолго.

— Тогда принеси ей цветы в постель, — пожал он плечами.

— Она не поверит, — покачал головой Михаил. — Она же знает, что я никогда бы такого не сделал.

— Ну что? И ты теперь будешь ныть? — разозлился Вася. — В пору открывать клуб разбитых сердец и дружно пускать розовые сопли.

Давай-ка лучше подсуетись, чтобы все оформили как несчастный случай, а то ее в дурдом на месяц сошлют.

— Еще и права на машину не дадут, — усмехнулся Миша.

— Вот-вот! — подмигнул Василий, обрадовавшись, что приятель воспрял духом.