Однажды я решил позвонить ему. Я не помню точно, но, должно быть, в тот день я принял за ленчем одну-две порции спиртного. Во всяком случае я находился в одном из тех моих экспансивных состояний, когда мне кажется, что решительным ударом я способен пробиться сквозь любое дерьмо.

— Хью, — сказал я, — я звоню лишь для того, чтобы сказать, что, по-моему, это дело совершенно вышло из-под контроля.

— Какая еще гадость, сообщенная тобой обо мне, должна появиться в завтрашних газетах?

Я фыркнул.

— До сих пор я не сказал никакой. Пока еще никому не удалось поймать меня в ловушку. Но послушай, я не хочу, чтобы впредь это происходило так, как происходит сейчас. Я ничего не имею против тебя лично. Ты ведь сам знаешь это, Хью. Ты мне даже нравишься. Разве тех профессиональных различий, которые существуют между нами, недостаточно, чтобы мы могли продолжить борьбу, не переходя на личности?

— Ты имеешь в виду различие в том, что ты профессионал, а я попросту некомпетентен? — спросил он.

— Да, вроде того.

Я думал, что он рассмеется. Но он этого не сделал. Мне начало казаться, что Хью — вовсе не такой уж плохой парень. Затем он спросил:

— Чего ты хочешь? Заключить со мной сделку?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, тебе же что-то нужно от меня, иначе зачем бы ты стал звонить?

— Я уже устал объяснять всем, что я не политик, Хью. Я понимаю, что мне не стоило даже и звонить тебе — надо было просто попросить моего тренера позвонить твоему. Но я не знаю, кто твой тренер, и не особенно уверен в том, что могу доверять своему.

Он не вспомнил старой шутки.

— Что ты предлагаешь? — спросил он.

— Это намек на согласие пойти на мировую?

— Просто скажи мне, чего ты хочешь, Марк.

— Так ты записываешь это на пленку, сукин сын?!

— О, я вижу, Элиот Куин научил тебя многому, не правда ли? Чему же ты еще у него выучился, старый прохвост? Думаю, целой куче всяких...

— Да, Элиот Куин научил меня, как вести дела, не проигрывая их и не получая апелляций. И все-таки, что же это было? Еще одно предложение пойти на мировую? Не хочешь ли ты записать и эту часть нашей беседы, Хью?

— Я уверен, что это уже сделал какой-нибудь репортер, который стоит там рядом с тобой, — парировал он.

Да, это был горячий материал. Очень жаль, что он не записывался. И очень хорошо, что наш разговор происходил по телефону. Если бы мы с Хью находились в тот момент в одной комнате, то следующим нашим шагом, должно быть, стали бы тычки кулаками. Мои лучшие намерения окончились тем же, чем и намеренья Хью, когда он стал окружным прокурором.

Таким образом, оба мы сошли с прямой дороги. Но я вернулся на нее быстрее, чем Хью Рейнолдс. После аннулирования того обвинительного приговора и прочих его неудач, я смог позволить себе превратиться в государственного деятеля. Выборы я выиграл сходу, вынудив Хью вернуться к гражданскому судопроизводству, откуда он, собственно говоря, и явился, оставив его зализывающим раны и на все лады проклинающим соперника.

Я принял офис в январе и управлял им по апрель, до нынешнего первого моего скандала. Не произнеся ни слова, те репортеры внизу напомнили мне о том, что это не просто судебное дело. Ему предстояло стать своеобразной проверкой того, как я управляю своей службой. Чего они не понимали — так это, насколько мало беспокоили меня возможные последствия. Если бы я решил, что могу взять всю правовую систему за горло, чтобы вытрясти из нее прекращение дела Дэвида, я бы обязательно это сделал. Неужели кто-нибудь из них думал, что я действительно имею такую власть? К сожалению, я не имел ее. И более того, прекращение дела значило бы не так уж и много, как я уже объяснил Лоис.

Прямо рядом с центральным входом в канцелярию окружного прокурора находится небольшая комната для посетителей. Справа в ней имеется окошечко с конторкой, где проситель может переговорить с регистратором. Рядом с окошечком есть стеклянная дверь, но она всегда закрыта. Прежде чем я прикоснулся к ее ручке, замок затрещал, и трещал до тех пор, пока дверь не открылась. Я уронил в пространство небрежное «спасибо», даже не взглянув на того, кому оно досталось.

Джерри Флеминг был не из тех, кого можно запросто обойти. Он уже ожидал меня прямо за дверью. Джерри возглавлял уголовный отдел еще тогда, когда десять лет назад я покинул окружную прокуратуру. Каким-то образом он сумел сохранить за собой этот пост даже во время той чистки, которую устроил Рейнолдс, и я тоже оставил Джерри на месте. Толстый, хитренький Джерри Флеминг. Я был немало удивлен, когда после принятия офиса вдруг обнаружил, каким подхалимом являлся этот человек.

— Привет, Блэки! — сказал он.

Мое имя Марк Блэквелл. Люди, воображающие себя моими приятелями, зовут меня Блэки. Лишь немногие настоящие мои друзья знают, как я не люблю всякие прозвища и в особенности это.

Сначала выражение лица Джерри, как бы противореча вечерним новостям, было серьезно-торжественным, но затем он взял меня под руку и, ведя по коридору, перешел к делу.

— Если ты этого хочешь, Блэки, то я мог бы смягчить давление, которое оказывает на тебя пресса. Тебе нет смысла разговаривать с ними самому. Мне думается, что заведующему уголовным отделом больше пристало обсуждать...

— Спасибо, Джерри, но я разберусь сам. Я не могу прятаться от этого, даже если бы захотел.

Джерри поднял руки, изобразив жест отступления. Не хочу, мол, перехватывать у вас свет прожекторов, босс. Он даже не спросил, что я намереваюсь предпринять. Однако он все время шел рядом со мной, пока, направляясь к моему кабинету, который был расположен в дальнем углу прокуратуры, мы маневрировали в лабиринте помещений. Сослуживцы обязательно отметят, что Джерри Флеминг был первым, с кем я советовался в свой трудный час.

— Совещание сотрудников состоится в конференц-зале в девять часов, Джерри. Будут ты, я, Линда и еще два-три человека.

— Я обязательно приду.

Да я знаю, что ты придешь, Джерри, мысленно сказал ему я.

Благополучно доведя меня до тихой гавани, получив приглашение на встречу руководящих сотрудников, которая должна была состояться менее чем через час, Джерри не стал сопровождать меня в административные помещения. Они располагались в глубине улья окружной прокуратуры, рядом с черным ходом. Там же имелась небольшая приемная со столами двух секретарей. За ними были два кабинета: моего первого заместителя и мой. Когда я вошел, секретарши находились на месте, но дверь в кабинет моего заместителя была открыта, а само помещение пусто. Пэтти мне даже не пришлось спрашивать. Я лишь указал согнутым пальцем в сторону моей закрытой двери, и секретарша кивнула.

Линда Аланиз сидела за моим столом, изучая какой-то отпечатанный лист и делая на нем пометки. Стоило ей поднять на меня глаза, как она тут же вскочила и обежала вокруг стола. Однако, подойдя ближе, Линда помедлила. Я захлопнул дверь ногой и слегка приподнял руки. Линда сделала несколько шагов и обняла меня, прижавшись щекой к моему плечу. Это не было легкой дружеской лаской — это было крепким объятием, которое помогло мне обрести себя, свое собственное тело. Последние двенадцать часов я чувствовал себя так, будто был распылен в пространстве, а Линда вдруг обратила меня в твердое состояние и вновь сделала единым целым. Затем она немного неловко отступила, коснулась моей руки и отошла в сторону, склонив голову, словно не имела сил говорить.

— Я позвонила в тюрьму, и мне ответили, что ты добился его освобождения под залог, — наконец произнесла Линда. — Я очень сожалею, Марк. Ты прости меня...

— Ты абсолютно ни в чем не виновата. Это я во всем виноват. Должно быть, я и тебе устроил ужасную ночь.

Линда пожала плечами.

— Как Дэвид?

— В полном порядке. Дома. Вероятно, чувствует себя лучше, чем я. Он решил, что самое плохое уже позади.

Мы обменялись грустными взглядами. Из-за того, что Линда уже не поддерживала меня, я вдруг понял, как устал. Я чувствовал себя совершенно разбитым: ломота в пальцах, резь в глазах — как будто слишком долгое время без сна вконец иссушило меня. Я снова открыл дверь и крикнул: