Те Бранденбургские ворота, которые мы видим теперь, были, однако, построены не в годы наплыва иммигрантов, а позже – в 1791 году архитектором Карлом Лангхансом. Нумерация домов шла в те времена не с востока на запад, а обратно, от ворот к Шпре и замку. Причем она «не прыгала» с одной стороны улицы на другую, как принято во всем мире, а шла подряд сначала по южной стороне Унтер-ден-Линден, потом – по северной. Купцы побогаче старались селиться поближе к резиденции курфюрста (а после 1701 года – короля). Здесь как грибы после дождя росли дома, не уступавшие особнякам Парижа или Амстердама, – таким образом, «охотничья аллея» превратилась в фешенебельный бульвар. Королевский поезд еще время от времени проносился здесь, но настоящими хозяевами улицы скоро стали фланирующие придворные (немцы, берущие пример с французов) и суетливые купцы (онемеченные иностранцы) – они образовывали причудливую смесь, невозможную в других столицах Европы. Из этих совместных прогулок потом родилась элита прусского государства, а главное – особая порода людей: берлинцы. 

К сожалению, сегодня на Унтер-ден-Линден никто не живет, и потому домашнее очарование «пути негоцианта» утрачено навсегда. В магазинах и конторах, а также на самом бульваре больше туристов, чем горожан. Но все же есть и эти последние.

Чтобы обнаружить их, лучше всего обратиться за помощью к водителям велотакси, или, на берлинском жаргоне, – к велорикшам. К крепким веселым ребятам, как правило, студентам в поисках приработка, стихийным бунтарям, убежденным сторонникам партии зеленых, знатокам иностранных языков и любителям быстрой езды.

Мой сегодняшний рикша Руди – типичный пример. Родители назвали его в честь погибшего героя студенческой революции в Германии 1968 года Руди Дучке. И он не подвел их – остался верен духу молодежного протеста, хоть сам этот дух приобрел более спокойные формы за минувшие лет 30. Парень прекрасно ориентируется в экологических проблемах современности, может научно обосновать все преимущества велосипеда как безвредного транспортного средства и Унтер-ден-Линден знает наизусть. К примеру, он сказал мне, даже не глядя в ту сторону, куда показывал рукой: «А вот коренные берлинцы. На этой улице встретить их сразу много можно, только если спустишься с пешеходного на автомобильный „этаж“. Машины медленно катили рядом с нами по асфальту, готовясь замереть в густеющей пробке.

Но внутри нее оживление, напротив, нарастает. Монашка средних лет в элегантных автомобильных перчатках лихо крутит руль джипа и знаками показывает респектабельному бизнесмену в «ягуаре», что лучше бы он ее пропустил – Бог все равно на ее стороне. Два офицера бундесвера в такси, словно сошедшие со старинных гравюр, изображавших гусар генерала Зейдлица (только мундиры поскромнели), улыбаются девушкам на бульваре. Несколько школьников прилипли к стеклам микроавтобуса, восхищенно разглядывая рабочих в оранжевом, которые перекапывают улицу. За окном «мерседеса», идущего без мигалок и охраны, мелькнул знакомый бородатый профиль председателя бундестага Вольфганга Тирзе.

Я поймал себя на том, что в пробке никто не кипит от ярости. Видимо, с точки зрения берлинцев, это невыгодно и немодно. Лучше заняться чем-нибудь полезным или посмеяться, поразглядывать то, что происходит снаружи. Скажем, неизвестного назначения двухметровые красные «Е», установленные на бульваре, а поверх них – какието черные буковки помельче. Всезнающий Руди пояснил, что так главная улица Берлина отмечает столетие открытия Эйнштейном формулы теории относительности: Е=mc2, где Е обозначает энергию. По мнению велорикши, из Эйнштейна получился бы неплохой обитатель Унтер-ден-Линден в ее классические времена. Расчетливость, юмор и небрежная элегантность, которыми славился энергичный гений, – все это фирменные берлинские черты.

«Сомнение» над липами: нужен ли республике «балласт»?

Пути «короля» и «негоцианта» соперничали на проспекте несколько столетий, пока в 1936 году перед Берлинской Олимпиадой Гитлер не сделал решающий выбор в пользу первого из них. Нумерация домов пошла от моста через Шпре (здесь мой Вергилий на велосипеде оставил меня) на запад – при этом первый номер получила Военная комендатура Берлина, а второй – Военный же музей в бывшем Арсенале (по-немецки – Цейхгауз). Фюрер задумал проложить по проспекту via triumphalis – широкую магистраль, нацеленную сквозь Тиргартен на новый Олимпийский стадион. По ней бегуны пронесли тогда олимпийский огонь, впервые в истории Игр доставленный самолетом из Греции. При этом вождь нации, естественно, плыл по «пути короля» впереди них – в открытом «мерседесе» и наслаждался ревом ликующей толпы.

На рассвете 2 мая 1945 года под прикрытием дымовой завесы бойцы 416-й стрелковой дивизии, укомплектованной, как писали в политдонесениях Красной Армии, «сынами солнечного Азербайджана», переправились по обломкам моста через реку. Начался последний из сотен берлинских «мини-штурмов» – штурм главной улицы столицы Третьего рейха. Передовой 1373-й полк полковника Саидбаталова при поддержке артиллеристов капитана Эфендиева захватил здание Военной комендатуры. Сразу после этого саперы капитана Анисимова восстановили мост, и на via triumphalis хлынули танки. После восьмичасового боя, овладев зданием Оперы и другими опорными пунктами, наши войска вышли к дому под номером 63 по Унтер-ден-Линден.

«Чтобы ни один снаряд туда не попал! Это Советское посольство», – приказал замполит-416 полковник Рашид Асад-оглы Меджидов. Артиллеристам пришлось «окаймить» здание разрывами, и пехота пошла в рукопашную – на лестницы, в кабинеты и коридоры. Бывший первый секретарь ЦК комсомола Азербайджана Меджидов лично водрузил на крыше Красное знамя только тогда, когда батальон полковника Гюльмамедова уже прорвался по улице значительно дальше, до самой Паризерплац, и приступил к атаке Бранденбургских ворот. У их защитников, среди которых были и добровольцы из Азербайджанского подразделения СС, в свою очередь, за спиной стоял уже взятый З-й армией генерала Кузнецова Рейхстаг. Тем не менее они сражались до последнего, и все погибли.

Так вся эта кровавая история выглядит в мемуарах члена Военного совета 5-й Ударной армии генерала Федора Бокова.

На том месте, где когда-то стоял Собачий мост курфюрста Фридриха-Вильгельма, а впоследствии советские саперы наводили временный, теперь выстроен Дворцовый – Унтер-ден-Линден по-прежнему начинается здесь. Для берлинцев этот мост – как для петербуржцев площадь Казанского собора. Здесь принято назначать встречи, отсюда отправляются туристические обзорные экскурсии. В наши дни они, кстати, необычно начинаются: все поворачиваются к Липам спиной. Объект внимания – огромная и обшарпанная бетонная «коробка» рядом с Берлинским собором. На ее крыше – шестиметровые металлические буквы слагаются в сорокаметровое ZWEIFEL – сомнение. Это слово буквально царит над проспектом, его видно даже от Бранденбургских ворот. Первая догадка, которая приходит на ум, – реклама, ошибочна. Перед нами концептуальное произведение художника из Норвегии Ларса Рамберга. Он установил свое «СОМНЕНИЕ» на крыше главного здания ГДР – бывшего Дворца республики.

Любимое детище Эриха Хонеккера было предназначено для партийных съездов, а в промежутках здесь заседало Политбюро Социалистической единой партии Германии. Символ новой власти появился на месте взорванного в 1950 году Королевского замка, «шлосса», – о нем я уже несколько раз упоминал выше. Немецкие коммунисты четко следовали примеру советских – в свое время на месте взорванного московского храма Христа Спасителя точно так же собирались строить гигантский Дворец Советов. Существует даже версия, что наши соотечественники в прямом отношении способствовали гибели Королевского замка – причем не власти, а «Мосфильм». Толстостенный шлосс уцелел во время штурма в 1945-м, и его вполне можно было восстановить, но во время съемок эпохальной ленты «Падение Берлина» его второй раз «взяли» кинематографисты, от чего он уже не оправился.