33.

Я часто спрашиваю себя: почему не ребенок, родившийся на корабле у матери-самоубийцы, и не тот двухголовый, впервые увиденный мною в баре, и не моя Элен, и даже не Патриция с ее одержимостью вершить свой суд, а она -вернувшаяся спустя лета, ее высочество Гильотина стала для меня тем символом, за которым стоит век мутантов, за которым обрывается в никуда, словно в прорву, век человека разумного, "homo sapiense", почему? зачем? Может быть, потому, что тогда открыв глаза, я увидел гильотину? А увидев, ужаснулся... Нет, не я был предназначен ей в жертву, но Карл. Над телом Велье, растерзанного взрывом, униженного палачами, возвышалась жрицей смерти Патриция, и никто, взглянув на нее, не посмел бы сказать, не погрешив перед истиной, что она творит неправое дело, что совесть ее нечиста...

То, что Карл все еще оставался жив-- уже было чудом: ему оторвало нижнюю часть туловища и вместе с ним его три конечности, четвертая же повисла на коже; из чрева, черной от крови и грязи дыры вывалились внутренности... его тонкий лик, изуродованный огнем и металлом, тем не менее хранил маску каменного спокойствия, словно не было той адской боли, словно костлявая старуха с остро отточенной косой, обдавая своим смрадным дыханием, не заглядывала в его глаза; оставшиеся руки привязали, схватили в колодки, словно он был неким титаном -- бессмертным и всепобеждающим... Но жизнь его была в моих руках... в прямом смысле, -- мои связанные руки держали веревку, тянувшуюся к замку ножа гильотины... Я полусидел - полулежал на полу, облокотившись о стену; голова моя была перебинтована, дышать было тяжело и больно... При тусклом свете свечей -- яркая люстра была потушена -- видение это приобрело истинно зловещую суть, все теперь подчинялось ей -- стены с целым театром теней и весь дом, огромный и пустой.

"...Так вот что скрывал занавес", -- сказал я себе.

Пат отошла от распятого на скамье Карла, встала против меня в двух шагах:

-- Пат, остановись! Он сын Филидора! Он мой друг! Останови это! -хрипел я.

-- Тебя не интересует судьба Элен? -- на ее лице ничего нельзя было прочесть.

-- Что с ней?! -- заскрежетал я зубами.

-- Ты никогда не пытался приподнять ее челку... Понимаю, она всегда была осторожна... так нет? А зря, ты увидел бы преинтереснейшую вещицу... Элен у нас дома.. но она не родит от тебя ребенка.

-- Кто ей запретит? -- я еще не осознал смысла ее слов.

-- Она мутант, я не позволю ей родить от тебя ребенка.

-- Я люблю ее.

-- Нет, -- Пат покачала головой, -- нет... этого не будет...

-- Что ты с ней сделала?! -- к чему было спрашивать, я ведь все понял...

На втором этаже появились Клод и четверо прекрасных юношей. Я не преувеличиваю -- юноши с отточенной красотой, статные, гордые, с лицами монахов -- аскетов...

"Это так,.. -- пронеслось в голове, -- убивая, они несут свой крест, и как фанатично преданы, должно быть, своей вере, и как слепы...

-- Патриция! -- громко обратился шедший впереди к моей дочери, -- Нам пора...

-- Ступайте, я догоню вас.

Они прошли мимо, не удостоив ни Карла, ни меня взглядом, как будто все это их не касалось. И вышли из дома.

-- Ты свободен,.. -- вновь говорила со мной Пат, и после этих слов сняла предохранитель с замка гильотины.

Я почувствовал как натянулась веревка, и в ту же секунду понял, что это правда -- стоило мне отпустить ее лишь на немного, защелка окажется ниже ножа, и нож обрушится вниз... тогда я легко смог бы освободиться.

-- Быть может, мы увидимся, -- почти прошептала Патриция, посмотрев на прощание мне в глаза.

Я и Карл остались вдвоем. Он еще дышал, и казалось, что засыпает...

"Несчастный,.. -- подумал я о Карле, -- ...Боже, за что ты отнял у моей дочери милосердие. Разве не могла ты, Пат, обойтись без этого жестокого спектакля. Его минуты сочтены. Он умер бы так или иначе...

Он перевел на меня взгляд, губы его что-то прошептали. Я же ощутил на губах солоноватый вкус слез...

Я не знал, который час, день это или ночь. Руки мои слабели, сквозь пелену перед глазами я видел, как гильотина, словно зверь, готовится к прыжку. Я видел умирающего Карла, и Филидора, и его жену... Всего на мгновение все куда-то провалилось, будто ветер задул свечи. Но мерзкий звук и хрип, слившиеся воедино, вернули сознание... Веревка ослабла, нож находился внизу, и у моих ног -- голова друга...

Я оставался в доме до тех пор, пока кто-то не поднял шторы, свет дня ворвался, опрокинув свет свечей, пока кто-то не вывел меня на свет божий. Тогда я прислонился к дверям и увидел рядом Роже Шали.

-- Ну же, прейдите в себя, очнитесь! -- тряс он меня за плечи.

Я поморщился от боли, хватаясь за грудь, и пробормотал:

-- Похоже, у меня сломано ребро.

-- Поедемте...

34.

Роже Шали вставил видеокассету в гнездо видеоблока, расположенного справа от рулевой колонки. Экран вспыхнул светом. Изображение, сначала прыгающее и нечеткое, постепенно стало идеальным...

Неширокое шоссе с вытянувшимся на всем его протяжении по обе стороны караулом высоченных тополей: набегающие и пролетавшие где-то левее встречные машины, а впереди -- цистерна; но вот камера ушла влево и тут же назад -вправо -- не обогнать... снова цистерна, затем слева появляется помешавший обгону автобус, так похожий на длинный аквариум, за рулем здоровенный детина, широкое лицо, добрая улыбка, он лукаво подмигивает и смотрит прямо на камеру.

-- По видимому, его очаровала моя Симона, -- пояснил Роже Шали.

Автоцистерна проползла назад, справа, и исчезла. Теперь впереди, оторвавшись от камеры метров на сто, было только такси, и еще дальше -- два мотоцикла, на одном из них сидели двое...

-- После больницы все шестеро террористов разъехались в разные стороны, эти же остались вдвоем, вернее, втроем. Вместе с вашей дочерью. Сразу после Ретуни они сняли с себя маски... А это такси, обратили внимание? Я заметил его еще у больницы... -- комментировал Роже Шали.

...Указатель у дороги. Небольшой городок Кели. Ухоженные домики, аккуратно подстриженные газоны. Случайные прохожие, и, странно, ни одного мутанта. Тихо, мирно, спокойно... О, это не Париж! Гостиница. Двухэтажная, с яркой вывеской, уже старенькое, но весьма симпатичное здание, будто кусочек декораций из фильмов по романам Дюма-отца. Мотоциклы остановились у входа...

-- Не похоже, чтобы она сопротивлялась, не правда ли? Возможно, ее отключили на время. Через 15 минут она выйдет вполне самостоятельно, -сказал детектив в тот момент, когда двое парней-мотоциклистов волокли Пат в гостинцу, поддерживая ее под руки.

...Камера приближалась все медленнее. За мотоциклами остановилось такси. Из него вышел высокий стройный господин в наброшенной на плечи джинсовой куртке, не оборачиваясь к камере лицом, он скрылся за черной дверью.

-- Значит, 15 минут... Сейчас будьте внимательнее.

Элен вышла из гостиницы, села на мотоцикл, как двери черного дерева вновь открылись и показалась джинсовая куртка.

-- Роже! -- вырвалось у меня.

-- Знаете его?

-- Это Роберто...

...Патриция стремительно оглянулась на Роберто, даже на мгновение задержалась на нем глазами. Он же стоял, словно ощупывая своим слепым взором небо, как человек, уверенный в себе больше, чем кто бы то ни было на свете. А затем мотоцикл унес ее. Камера дождалась, пока Роберто сядет в такси и выключилась.

-- Пока все,.. -- сказал Роже Шали.

-- И что из того следует? -- пробормотал я.

-- Сегодня вечером я дам вам исчерпывающую информацию о тех, кто охотится за вашей дочерью.

-- Кто были эти мотоциклисты? -- обреченно спросил я.

-- Хороший вопрос... У гостиницы осталась Симона, она мой агент. Что до этого, как вы сказали, Роберто, я нашел способ проследить его путь; он вернулся в Париж, на улицу N. Ну, а я продолжал присматривать за мадемуазель. Очень скоро, а точнее в 11-10 она была на вилле доктора Скотта.