- Поправляется, Аркадий Осипович, - уверенно сказала она. - Скоро выпишется.
Он съел еще несколько ложечек варенья, отодвинул пустую розетку, вытер платком колючие усы и бородку.
- Чудесное варенье. Ты это сама варила?
- Вместе с Фросей, Аркадий Осипович. Я приготовила банку и для Лидии Федоровны, не забудьте захватить.
- Давай, давай не откажемся. А ты, я вижу, понемногу обзаводишься хозяйством?
Она смущенно улыбнулась.
- Приходится, Аркадий Осипович!
- Кажется, ты все-таки довольна Агуром?
- Не знаю, вроде уже довольна, - сказала она уклончиво. - Только очень уж тоскливо...
Тогда он, как о давно обдуманном деле, твердо заявил:
- Выписывай себе жениха, девочка. С милым рай и в шалаше. Таково мнение и моей Лидочки. Она ведь, ты знаешь, души в тебе не чает. Все эти дни просто покоя не давала: "Аркадий, срочно поезжай к Оле, у нее, кажется, что-то стряслось!", и все в этом роде. Так что выписывай жениха. Новое дело - пять с лишним лет проучилась в институте и ничье сердце не ранила! Быть этого не может. Если бы ты была урод какой-нибудь, так ведь писаная красавица, вылитая Афродита! Эх, где мои тридцать лет? Я бы знал, что делать! На шпагах бы дрался, черт вас побери, на дуэли, да-да, на дуэли!
Ольга громко рассмеялась.
- Милый вы мой Аркадий Осипович! - сквозь веселые слезы сказала она. - Вы и в шестьдесят лет мне дороже всех! Господи, как бы я жила здесь без ваших забот, без любви вашей?
Старый доктор и сам прослезился от Ольгиных слов и, просунув пальцы под стекла пенсне, быстро вытер глаза.
- Ничего, ты и тут не засидишься, счастье свое найдешь, - сказал он, глубоко затягиваясь папиросой. - Только не забывай главное: ты врач и только врач! - И стал ее убеждать, что и здесь, в маленьком и пока еще глухом Агуре, с первых же шагов врачебной деятельности надо приучить себя собирать и обобщать наиболее интересные факты, ибо в будущем они могут пригодиться. Пока есть возможность и позволяют годы, надо уже сейчас думать о научной работе, о диссертации.
- Имей это в виду, девочка моя! Взять хотя бы болезни, от которых в прошлом кочевые орочи умирали целыми стойбищами. А если окажется, что наших орочей мало тебе, недалеко съездить к ульчам, нивхам, удэге... Было бы желание. Здесь не только богатейший санитарно-гигиенический материал, кстати почти еще никем не тронутый, но и много интересного в области патологии. Так что и хирургу, если в будущем захочешь специализироваться, есть над чем подумать. - И, помолчав, добавил мечтательно: - Ах, как все это интересно, не только для науки, но и для нашей повседневной практики.
Поймав на себе удивленный и в то же время несколько растерянный взгляд Ольги, Окунев поспешно произнес:
- Вот и начинай думать и обобщать.
Он встал, быстро зашагал по комнате, наполняя ее клубами табачного дыма.
- Да что вы, Аркадий Осипович, - возразила она, сочтя советы старого доктора чистейшей фантазией, - без году неделя, как я выскочила из института, и вы предлагаете мне заняться научной работой. Если бы я осталась на кафедре, в аспирантуре - другое дело. А здесь, в этой таежной глубинке, скрытой от всего мира Орлиными скалами! Я даже не представляю себе, как это можно. Сюда и газеты-то приходят на пятые сутки. Вот вы-то сами, Аркадий Осипович, столько лет живете в Турнине, однако не помышляете, как мне известно, ни о каких диссертациях. Оперируете - и все! Мне бы, наверно, хватило на всю жизнь одного вашего практического опыта врача. Кажется, что и этого я никогда не достигну.
Он резко прервал:
- С такими настроениями, милая моя, лучше бы и вовсе не кончать медицинский!
Ольге стало стыдно.
- Да, да, не обижайся, пожалуйста, слушай старших! Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что я ни о чем в жизни не жалею. Если бы я начал заниматься наукой с того самого дня, когда приехал сюда на Север двадцать семь лет назад, я бы уже, наверно, доктором наук стал.
- Что же вам, Аркадий Осипович, мешало?
- Когда мы с Лидией Федоровной приехали сюда, кругом была сплошная тайга. Три ветхих шалаша стояли на берегу реки. Орочские стойбища были разбросаны по всей тайге, на десятки километров друг от друга. Летом я не вылезал из ульмагды, а зимой не сходил с нарты. Дни и ночи - все в пути, все в пути... Когда заболел дифтеритом наш Лешенька, три дня искали меня по тайге и не могли найти. А когда нашли далеко за перевалом, то двое суток не могли пробиться к Турнину из-за проклятой пурги. Так я и не успел к Лешеньке. Задохнулся ребенок на руках у матери. А успей я вовремя да сделай ему трахеотомию, я бы непременно спас нашего дорогого мальчика. А потом, когда возникли первые поселки и орочи стали переселяться в новые дома, тоже никакого покоя не было. Надо было их научить жить по-новому. Шутка сказать, в иные дни, бывало, ходим мы с моим коллегой Александром Петровичем из дома в дом, показываем людям, как надо умываться с мылом, как чистить зубы, как застилать кровати. А в банный день что было, девочка моя! - Он на минуту замолк. - Мы не только сами топили баню, но и водили всех за собой мыться. На ином, глядишь, уже вся одежда истлела, а расстаться с ней не хочет - жаль. Помню, мы с Александром Петровичем раздели одного старичка, повели его мыться, так он закричал, будто мы его на казнь берем. Вырвался из наших рук и в чем мать родила побежал к реке, сел в оморочку - и поминай как звали! После, правда, очень понравилась ему банька. Чуть ли не каждый день приходил справляться, когда его снова купать будем. А когда началось оспопрививание, мы ночей не спали. Соберет, бывало, стариков шаман Никандр, колотит лисьей лапкой в бубен, пляшет до одурения, вызывает духов на наши с Александром Петровичем головы и велит старикам не ходить в больницу. Чем только мы не заманивали людей, чтобы сделать им прививку! Теперь все это тебе кажется невероятным, а ведь все это было, девочка моя! Вот так мы и отдали свои сердца орочам! У Александра Петровича оно и не выдержало, заболел к старости друг мой, вышел из строя. А я каким-то чудом еще креплюсь!
Он приложил ладонь к сердцу.
- Правда, и у меня оно, как тебе известно, не из железа. Хоть и принято говорить: "Врачу да исцелися сам!" - но вот никак не получается. Время свое берет!
- Знаю, Аркадий Осипович, - пролепетала Ольга, вспомнив, как однажды на дежурстве ему стало плохо и она впрыскивала камфару. Ей и сейчас показалось, что старик слишком волнуется, и мысленно стала ругать себя, что своими глупыми возражениями вывела его из прежнего бодрого состояния. - Простите, Аркадий Осипович, что я наговорила вам чепухи и заставила волноваться.
- Какой чепухи! - с прежней горячностью воскликнул он. - Очень даже хорошо, что мы поговорили. Считаю себя обязанным посоветовать, подсказать, а там уж твое личное дело - решать судьбу.
Он слегка обнял ее за плечи:
- На вызовы ты еще не выезжала?
- Нет, не выезжала, Аркадий Осипович.
- Не беда, если вдруг придется. У Александра Петровича, помню, был отличный каюр Евлампий Петрович.
- Он и сейчас служит у нас.
- Что ж, пойдем, познакомь меня с твоим инженером из Мая-Дату.
Они пришли к Полозову, когда Фрося наливала ему чай. Юрий немного смутился, отодвинул стакан, залез в кровать, закрылся одеялом. А Фрося, увидав Окунева, обрадовалась.
- Аркадий Осипович, приехали все-таки!
- Здравствуй, Фросечка, здравствуй, милая! - здороваясь с ней, ласково говорил Окунев. - Надеюсь, что ты так же хорошо помогаешь Ольге Игнатьевне, как в свое время Александру Петровичу?
- Помогаю, конечно!
Присаживаясь на кровать к Полозову, Окунев спросил:
- Как самочувствие, молодой человек?
Юрий не успел ответить, а доктор уже задал ему новый вопрос:
- Давно работаете в Мая-Дату?
- Скоро два года, доктор, - и прибавил: - после Ленинградской лесотехнической академии.
- Значит, земляки с Ольгой Игнатьевной?