Он стоял, слегка прищурясь, смотрел прямо перед собой; его легчайший аспидный плащ-накидка колыхался при любом дуновении ветерка. Глаза прибывшего были серыми, спокойными и казались чуть близорукими, но то могло быть и обманчивым впечатлением. Во всяком случае, когда его рассеянный взор выделил в толпе Андрея, находившегося довольно далеко, зрачки полыхнули густым темным пламенем... И вот это НЕ БЫЛО обманчивым впечатлением.
Прочертившие лоб глубокие складки залегли на миг ещё глубже над изящным носом аристократа с тонкими, чуткими крыльями, бледные губы сжались в жесткую линию... И лицо снова обрело безмятежность, а широко расставленные большие глаза - прежний, нейтральный серый цвет.
Прибывший сделал едва заметный приветственный жест - просто кивок, движение руки... Толпа взревела под исступленный ритмичный топот (рукоплесканий уже не хватало для выражения всех чувств), как-то сообща вытеснила Андрея вперед.
Пройдя совсем близко возле Андрея, чуть не задев его, человек в плаще быстро прошествовал в театр.
Никакие экстрасенсорные прозрения не подсказали Андрею, КТО приехал ко второму акту спектакля Инаковского. Андрей не знал, но он догадывался - это был тот человек из кафе... Его ночной пассажир.
Вернувшись в партер, Андрей оглянулся на директорскую ложу, исполнявшую при надобности и роль губернаторской. Конечно, приехавший в лимузине сидел там, неподвижно и прямо, глядя только на сцену, где ещё не начался второй акт.
(Позже Андрей неоднократно бросал взгляды на ложу, но к своей немалой досаде не уловил момента, когда человек в черной накидке исчез).
Публика сходилась в зал - люди, а не монстры... Маски, а не устрашающие носители истинного облика. Второй акт подступал к горлу театра, как неотвратимый приступ тошноты.
Во время антракта декорации перестроили, и теперь сцена являлась своеобразным продолжением зала. Был выкачен рояль-ветеран, тусклый, какой-то удрученный, косо накрытый цветастой шалью, как рабочая лошадка в цирковой попоне. На рояле торчала пластмассовая ваза с ненатурально большими, тоже пластмассовыми астрами. Актеры поочередно садились за инструмент, но было бы преувеличением сказать, что они играли на нем - так, бренчали что-то. Андрей честно искал тут глубинные корни замыслов Инаковского, но не находил. Похоже, рояль требовался просто для антуража. Зато Андрею понравились древнеримские одеяния персонажей во втором акте он даже частично успокоился, но как оказалось, рано и понапрасну, ибо дальнейшему действию римские тоги смысла не добавили. Перед финальной истерикой главной героини со всех сторон полезла металлическая арматура, а завершающий балетный номер под псевдоклассическую музыку утонул в бутафорском дыму. Затем дым рассеялся, и в немодулированном скрежете синтезаторов актеры разбежались в кулисы. В наступившей тишине герой пьесы закончил спектакль одной-единственной фразой - разумеется, о себе, и это прозвучало очень уместно.
Андрей не стал дожидаться, пока стихнут овации, протолкался к выходу и покинул театр одним из первых. Он вспоминал спектакль, вспоминал все подряд - броский лоскут алого шелка, космические конструкции из сверкающих труб и лестниц, помутневшие бока рояля, голую грудь актрисы, бренчание, измученного героя. Андрей и сам чувствовал себя физически измученным. Он смотрел поверх фонарей, и ему вдруг представился лысый, наглый, розовый Моол, перелетающий с фонарного столба на крышу и обратно, завлекающий и подмигивающий.
24
Этой ночью снова вернулась КАРТИНА... Беззвучным криком.
25
- А почему ты ей интересуешься? - спросил Филатов, вертя в руках паркеровскую авторучку - подарок губернатора, посетившего однажды какую-то выставку или презентацию в центре Вознесенской.
- Не так-то легко объяснить, - сказал Андрей.
Он пришел к Игорю Филатову утром, предупредив друга телефонным звонком. Теперь они сидели в маленькой уютной комнате, пили кофе.
- Попробуй, - буркнул Игорь и добавил: - Насколько я помню, ты никогда не был особенным любителем живописи.
- И не стал таковым, - подтвердил Андрей. - Но эта картина, понимаешь... С ней не все так просто. Она мне снится...
- Ну, знаешь... - Филатов бросил ручку на стол.
- И я не могу понять, почему... Откуда она вообще взялась. Но у меня есть предположение. Может быть, я видел эту картину когда-то в детстве, она чем-то задела меня... Какая-то деталь, застрявшая в подсознании... А теперь этот механизм вдруг запустился после какого-нибудь толчка. И вот я думаю, если бы я увидел эту картину снова... Возможно, я сумел бы разобраться, почему она преследует меня.
Пристально и сочувственно Филатов посмотрел на Андрея.
- Вот оно что... - ему и в голову не пришло подшучивать, для этого Андрей слишком плохо выглядел.
- Да... Вот так.
- И ты прямо-таки ничего не помнишь об этой картине? Ни имени художника, ни...
- Я даже не уверен, - перебил Андрей, - что на самом деле видел её когда-нибудь, что она не плод моей фантазии.
- Худо, - Игорь покачал головой. - Худо, но попытаемся провести расследование... Будем исходить из того, что во сне тебе вспоминается реально существующая картина.
- Правильно, - усмехнулся Андрей. - К альтернативному выводу мы всегда успеем прийти.
- Опиши её. Сначала раму...
- Простая рама из некрашеного дерева, без всяких завитушек и прочих кренделей.
- Гм... Тогда картина, вероятнее всего, современная. У старинной картины и рама была бы пышная, верно?
- Ты искусствовед, тебе виднее.
- Ну, насчет рамы необязательно, но этот штрих может помочь... А сама картина, что там изображено?
- Пейзаж. Слева - дорога или аллея, обсаженная высокими дубами так, что их кроны смыкаются вверху и образуют как бы свод...
- Подожди.
Игорь встал, вынул из ящика письменного стола лист бумаги и карандаш, положил перед Андреем.
- Вот, - сказал он. - Набросай-ка мне схематично, где там что.
Андрей воздел руки в жесте полной капитуляции.
- Помилуй! Да тебе известно, какой я художник? Однажды в школе, классе в четвертом, я на уроке рисования изобразил собаку акварельными красками собаку во дворе у будки. Учительница поставила мне тройку и заметила, что медуза получилась неплохо, как и затонувший корабль, а вот окружающий подводный мир слабоват...
- Неважно. Мне ведь не требуется академическая копия и даже пристойный эскиз. Просто схема. Рассказывай и помечай, где что располагалось. Кстати, размеры картины?
- Не знаю. Они менялись, а вот форма... Горизонтальный прямоугольник, отношение длины к высоте где-то два к одному. Уже легче, правда? Вертикальные, квадратные картины отбрасываем, как и очень вытянутые и всякие там овальные...
- Ну... Да, - Филатов неуверенно кивнул. - Отбрасываем процентов пятьдесят из пейзажей, написанных за всю историю живописи... Остается немало.
- Не за всю, а за позднюю. Мы решили, что картина современная.
- Не на сто процентов. Ладно... Продолжай.
С карандашом в руке Андрей склонился над листом бумаги.
- Так. Дубовая аллея вот здесь, слева... А здесь клены...
- Стоп. Дубы, клены? Деревья были выписаны так тщательно, что ты и листья разглядел?
Подняв голову, Андрей несколько удивленно взглянул на Игоря.
- Да, пожалуй. Как я сразу не подумал? Манера письма! Ведь это сужает круг поисков... Очень тщательно и очень реалистично, особенно на переднем плане. Как ты сказал? Академично, да. Никаких модных размазываний краски, как это называется - импрессионизм?
- По-разному называется, смотря как размазать.
- Нет, там такого не было. Но, знаешь...
- Что?
- Это же были сны. Если мне и впрямь снилась настоящая картина... То есть настоящая картина была в основе... Она могла изрядно преобразиться во сне.
- Могла, - вздохнул Филатов. - Однако поехали дальше.
Андрей снова коснулся бумаги острием карандаша.
- Вот тут, справа от аллеи и как бы за ней - луг, а потом холм... Здесь, ближе к правому краю - гора... Примерно такая... Только не ругай за исполнение... В ней пещера или грот... Над горой облачко, прозрачное... Но его я не всегда видел.