И порой проносилась по залу розово-мерцающая дымка, источенная черными провалами. Если именно в этот момент не ревела музыка, можно было уловить экстатичный выдох толпы, не то призывающей, не то восхваляющей кого-то всеобщим стоном, похожим на странное и чуждое слово "Моол". Девушки млели; молодые люди безумными глазами обводили зал. Сколько Аня ни крутила головой, так и не смогла понять, что или кто вызывает столь единую эйфорию толпы.
Громовым аккордом завершилась очередная композиция, и на эстраду взлетел маленький, розовый, лысый человечек с живыми черными глазками.
- Моол! - взвыла толпа.
Аня смотрела во все глаза. Кто это? Фокусник, помощник диск-жокея?
Схватив микрофон пухлыми ручками, человечек заговорил. Он произнес всего несколько фраз - что-то о танце, о ритме, о красоте одежды, о существующих, но пока невозможных наслаждениях. Лишь несколько фраз - но как завлекательно-красочно прозвучали его слова, богато, бархатно проинтонированные, как летели на искусственном ветру полы его черного плаща! Какие струны задел он в общей и разъятой душе толпы? Все эти люди были его стадом, и каждый - собакой его.
Микрофон вернулся к диск - жокею, а Моол быстренько запахнулся в плащ и умчался на подъемнике под самый потолок, где бесследно исчез куда-то, послав напоследок воздушный поцелуй.
Шквал синтезированных звуков обрушился на зал. Аня протискивалась сквозь пляшущую толпу. Ей хотелось найти зеркало, чтобы увидеть свое лицо, и потому она искала лестницу, ведущую наверх. Раньше ей доводилось бывать в этом Дворце культуры (правда, на иных мероприятиях), и она смутно помнила, что там, наверху - обилие зеркал, ковров и кресел.
Лестницу она нашла, да как видно, не ту. Коридорчики с рифлеными металлическими полами привели её в лабиринты с десятками дверей, поворотов, углов и закоулков, где не было никаких зеркал. Аня заблудилась. Она бежала, не выбирая направления, уже просто для того, чтобы хотя бы возвратиться в Цветной Зал. Оказавшись в тупике, она толкнула первую попавшуюся дверь и отпрянула.
- Я переодеваюсь! - заревел Моол (он был без плаща).
Его притворная ярость была всего-навсего клоунским трюком. Вовсе он не собирался переодеваться - и вообще, неизвестно, что он здесь делал. Рядом с Аней Моол казался раздутым розовым монстром. Он весь стал легким и медленно воспарил к потоку, как воздушный шар, а затем вдруг уподобился туману и растекся по комнате, назойливо вталкивая в уши девушки давно знакомый мотив.
(Это была знаменитая психическая атака чудовища).
Расплывчатый и влажный, как настоящий туман, он внезапно сгустился в одну черную точку, будто единственный глаз - муха остался от Моола. Мотивчик превратился в жужжание, зуд мухи, бьющейся о стекло. Он усиливался, он причинял боль... Аня плохо воспринимала окружающее, не понимала, что происходит с ней. Ей неистово хотелось танцевать, прыгать, дергать руками, преобразиться в нечто похожее на первобытного дикаря в шаманском экстазе. Стены комнаты понеслись вокруг... Непреодолимый приступ головокружения...
Свет померк. Аня потеряла сознание и упала на мягкий пушистый ковер.
Когда она очнулась, рядом с ней стоял худой бледный мужчина в черном плаще.
- Я пошутил, - обиженно заявил он. - А ты сразу в обморок...
Пошатываясь, Аня кое-как встала, добрела до зеркала и в нем увидела отражение прежнего Моола - розового, лысого, с блестящими черными глазками. Она испугалась. А если этот лысый фигляр снова выкинет какую-нибудь штуку, закружит, одурманит?
Но когда она обернулась, в комнате уже никого не было. Аня без сил свалилась в кресло. "Моол, - успокаивала она себя, - не сверхъестественное создание, он человек... Он весь розовый с черными провалами, он красив, в него женщины влюбляются..."
А Моол уже развлекался в Цветном Зале. Он потешался над грохотом электронной музыки, которая не могла заглушить его тихого смеха, он пальцами передвигал в воздухе зеленые лучи прожекторов, а в "Коробку Ужасов "вместо здоровенной свеклы подложил, шутник, человеческую голову. А над его лысиной сиял кричаще - рекламный ореол счастья...
Последние безобразия Моола Аня видела с лестницы (она искала дорогу к выходу, и неожиданно оказалось, что найти её не так-то сложно!) Моол улетел, и даже в реве усилителей были слышны глубокие вздохи. То, ради чего пришли сюда люди, кончилось... А безумие продолжалось, и ночь творила чудеса.
Аня вырвалась из душного зала. Она не замечала ни звезд, ни холода, ни тишины улиц, где теперь почти не было ни машин, ни прохожих...
И когда она вернулась домой, провожаемая иногда мечтательными взглядами запоздавших мужчин, квартира уже не представлялась ей такой необъятной, а тени в углах такими гнетущими. Нет, здесь стало гораздо уютнее...
Раздевшись, Аня накинула теплый халат. Она очень устала, но вместо того, чтобы лечь спать, села к столу и вынула из ящика толстую синюю тетрадь, куда обыкновенно записывала свои впечатления и переживания.
С авторучкой в руке Аня на минуту задумалась, потом начала быстро писать, покрывая очередной лист неровными строчками.
"Мне страшно, - писала она, - потому что я вижу то, чего, наверное, не видят другие. Никакого Моола в общем-то и не было, а просто я посетила дискотеку "Синий Лед". А Моол... Что Моол, зачем он появился на дискотеке? На серой, пыльной улице ему стало бы скучно. В школе, в институте, в учреждении каком-нибудь, тем более в больнице нашлось бы немало дел. А он ведь лентяй, этот Моол, и человек довольно легкомысленный. Губы у него малиновые, а глаза... Глаза, по-моему, часто бывают красными. Думаю (хотя это и странно) ,что женщины сходят по нему с ума, да и мужчин ему увлечь нетрудно. Он не просто пользуется большим успехом. В нем люди видят воплощение своих вожделений, они откликаются на его дразнящий зов неонового счастья. Женщины, видевшие Моола, бесстыдны... Каждый в упоении безгранично предан этому розовому человечку, хозяину осчастливленного им сердца ".
3.
"Всякие несчастья, когда их ожидают, всегда кажутся страшнее, чем огорчения, испытываемые от их действительного прихода. Страх столь велик, что многие спешат навстречу тому, чего боятся. Так, застигнутые бурей не дожидаются, пока корабль пойдет ко дну, а ещё до этого кончают жизнь самоубийством".
Марко Кассиус с затаенной улыбкой перечитал эти строки из "Диатриб" Диогена Синопского, закрыл книгу, положил её на стол и поднялся с высокого стула. Подойдя к закопченному железному тиглю на треноге, под которым ярко пылал огонь, старик подсыпал в клокотавшее варево прозрачных синеватых кристаллов из толстостенной колбы, вдохнул взметнувшийся дым, удовлетворенно кивнул.
Под низкими сводами каменных перекрытий лаборатории старого алхимика было полутемно, и этот прятавшийся повсюду полумрак не могли рассеять ни отсветы огня под тиглем, ни пламя в очаге, ни красное мерцание раскаленного кузнечного горна, ни укрепленные на стенах чадящие факелы. Там и здесь таинственно поблескивали стеклянные сосуды всевозможных форм и размеров, медные трубки и резервуары каких-то загадочных аппаратов, тщательно отшлифованные увеличительные стекла, изогнутые бронзовые штативы с пробирками, начищенные застежки кожаных переплетов старинных и современных манускриптов. В нише, на грубо сколоченной деревянной подставке, покоилась тяжелая металлическая машина со множеством рычагов, тяг, зубчатых колес и клавиш, похожих на пуговицы. Это была первая в мире арифметическая машина, сконструированная и построенная Кассиусом для упрощения особо сложных расчетов. Она существовала в единственном экземпляре, и до создания её аналога в Европе оставалось ни много ни мало сто двадцать пять лет. Лишь в 1623 году профессор ориенталистики в Тюбингене, любитель астрономии и математики Шиккард напишет Кеплеру, что он сконструировал счетную машину, автоматически выполняющую сложение, вычитание, умножение и деление...
Как бесплотный дух, Марко Кассиус бесшумно двигался среди своих колб, реторт, машин и механизмов, и бездушные мертвые предметы оживали от его прикосновений. Вращались на фигурных осях серебряные многогранники, сновали вверх и вниз в хорошо смазанных цилиндрах кварцевые поршни, сверкали зеркальные призмы, сыпались в подставленные асбестовые чаши белые порошки, пыхтели паровые крыльчатки. Если бы суеверному горожанину случилось подсмотреть в эти минуты за работой ученого, он, пожалуй, решил бы, что присутствует при вызывании дьявола. На такую жуткую мысль его навело бы не только фантастическое оснащение лаборатории, но и лицо старого алхимика вдохновенное, с горящими глазами, подсвеченное оранжевыми отблесками будто бы адского пламени в серном дыму.