Но тут случилось страшное и совершенно непредсказуемое: еще в Берлине боевик влюбился, как мальчик, причем не в офицершу КГБ, которую ему подставляли с целью обеспечить надежным спутником на всю метеороподобную карьеру, а в восточную немку Инге Поль. Ее сразу взяли в разработку и собрали все данные, они были неутешительны: немка не жаловала коммунизм.

Первую профилактическую беседу с Богданом проводил Степан Федорович.

– Зря ты связался с немкой, – говорил он просто.

– Не люблю я немцев. Жадные они до мерзости. Знаешь анекдот? О том, как немец подтирает задницу? Берет трамвайный билет, отрывает от него кусочек, проделывает в оставшейся части дырку, засовывает туда палец, вытирает им задницу, а билетом – палец. А оторванным кусочком чистит ногти.

Генерал призывно захохотал. Богдан лишь слабо улыбнулся – его затошнило от омерзения.

– Конечно, я не о всех немцах… Ведь были Маркс, Энгельс… Роза Люксембург… – почувствовал его настроение Степан Федорович. – Нас удивляет, что ты хочешь жениться на ней. Мы ее совсем не знаем, она непроверенный человек. У тебя такая перспектива, такое блестящее будущее… и вдруг… Дай ей денег и забудь. Интересы дела превыше всего.

Но Богдан уже не представлял себе жизни без Инге, она стала смыслом его существования, и даже ее признание, что она ненавидит коммунизм, только укрепило любовь.

Затем произошло совершенно немыслимое: Сташинский открылся своей возлюбленной, что он советский гражданин и связан с КГБ. Эта новость, принесенная с помощью «жучков», привела всех начальников Богдана в ярость: безответственное нарушение конспирации! Многие требовали силой разъединить пару, однако пламенные любовники в апреле I960 года сочетались законным браком, ухитрившись скрыться от ока спецслужб.

Тогда Сташинского и его жену решили воспитывать в советском духе. Богдан быстро раскусил новую линию и уговорил Инге не афишировать свои антикоммунистические настроения.

– Из любого правила есть исключения, – убеждал генерала Сергей. – Кстати, у заместителя Дзержинского Петерса жена была англичанкой.

– Но тогда были совсем другие времена. Тогда вообще в разведке служили одни евреи и латыши! С другой стороны… Разве плохо нам иметь боевика-нелегала, женатого на немке? Чудная легенда, легко осесть в любой стране. Вы верите Сташинскому?

– Верю, насколько может верить чекист. Главное, что он уже закреплен на боевом деле…

– Да… Как писал поэт, «дело прочно, когда под ним струится кровь».

Медовый месяц организовали по добрым советским традициям: в Москве жили на спецдаче за городом, обедали в кабинетах «Арагви», вечерами – Большой с роскошным ужином в соседнем «Савое», днем – осмотр Кремля, художественные галереи, поездки на катере по Москве-реке.

– Пойдем в Мавзолей? – предложил Богдан однажды.

– Я не люблю мертвецов…

– Но это же не мертвец, это же сам Ленин!

– Я устала, Богдан… – Она посмотрела на свой округлившийся живот – влюбленные времени зря не теряли.

Он присел на корточки и прижался головой к ее животу.

– Эй, сыночек, как ты поживаешь? Давай вылезай! Ты не сердишься на маму за то, что она не взяла тебя к дедушке Ленину? – Он чудил и шевелил ушами, у него это славно получалось.

– Веди себя прилично, Богдан… Мне очень нравится Москва, но здесь шумно и хочется к морю.

На Кавказе они жили в коттедже недалеко от Сочи, стол всегда ломился от икры всех сортов, от севрюг и белуг, от грузинских вин и лучших армянских коньяков.

Острый взгляд Инге подмечал и деланную вежливость обслуги, и многочисленные хижины за дворцами-санаториями, и озабоченность людей на улицах, перебегавших из очереди в очередь, – раздражение в ней возрастало с каждым днем.

– Я устала от достижений социализма, милый… – сказала она однажды.

– Но они действительно существуют, – горячился Богдан, которому все вокруг страшно нравилось. – У нас нет ни помещиков, ни капиталистов, у нас все равны… Конечно, мы живем беднее, чем вы или Запад, но это временно, мы все-таки много потеряли во время войны…

– Ничего, скоро в Берлине построят стену, и будем жить в нормальном социализме.

– Не все так просто, Инге, западная демократия – как фиговый листок. Давай говорить начистоту: кто бежит в Западный Берлин? Подонки и жулье, бегут потому, что хотят делать деньги. Разве это лучшая часть нации?

– Тебе забили голову пропагандой, Богдан! Конечно, в мире нет идеального общества, но у вас здесь можно задохнуться от всеобщего рабства!

Они не на шутку поругались и не разговаривали целый день, пока Богдан не попросил прощения.

Однако такие беседы продолжались, храбрый боевик оказался податливым, как воск, и очень скоро не только проникся вредной идеологией жены, но и во многом превзошел ее. Зная все методы работы КГБ, он вел откровенные беседы с Инге только там, где их не могли подслушать, более того, они договорились внешне сохранять образ законопослушных советских граждан.

Однако трудно обмануть всесильную службу: нос у нее чуток, как у борзой, к тому же слишком независимое поведение Сташинского и его привязанность к Инге посеяли сомнения у его шефов.

– Мы боремся с американцами, – говорил Степан Федорович другому генералу, – а главный враг сидит внутри у нас, наш заклятый враг – это бабы! Это проклятое племя взрывает планы КГБ и мешает работать. Столько сил и денег потрачено на Сташинского! И какой был хороший парень! Придется пока закрыть ему выезд на Запад и подержать эту парочку под хорошим контролем…

– Но она рвется рожать в Восточный Берлин, там ее родители.

– Возражать неудобно, все-таки мы – гуманная организация… – вздыхал Степан Федорович. – Но его будем держать в Москве… мало ли что?

Перед отъездом Богдан вывел Инге на прогулку.

– У меня к тебе очень серьезный разговор. Мои начальники не хотят выпускать меня на Запад, они даже боятся направить меня с тобой в Восточный Берлин. Но это не все: я – убийца, Инге, я убил двоих

– Ребета и Бандеру.