- Невероятно, непостижимо... - простонал Лахновский, отрывая голову от сложенных на трости рук. - Как же мог Гитлер, опытный политик, так чудовищно просчитаться? А? Отвечайте!
- Я вам Гитлер, что ли? - обозленно сказал Полипов, - Как он мог? Он, видимо, боялся, что еще год-два - и Советский Союз станет ему не по зубам...
Произнеся все это, особенно слова "не по зубам", Полипов несколько смутился, даже испугался. "Черт его знает... оскорбится еще, проклятый старик", - мелькнуло у него. Но Лахновский лишь бросил коротко:
- Ну?
- Вы же знаете... Мы стремительно развивали индустрию, оборонную промышленность. Гитлер же это понимал.
- Да, может быть. Может быть... - Лахновский вздохнул теперь глубоко. - Ну и что? Пусть год, пусть два... Зато вся мощь Англии и Америки была бы в распоряжении Гитлера. Теперь же, после Сталинграда... И сейчас вот на курском направлении началось. Скоро нам из этого Шестокова придется, видимо, убираться. Вон партизаны обнаглели - под самой деревней шныряют. Бергера убили... Он, видимо, нужен был им живым. И я им нужен живым. Да, теперь жди нападения на самое Шестоково. Вот такие дела, такие дела, Петр Петрович...
Лахновский вдруг рывком выкинул из кресла свое тело, торопливо пошел, тыкая тростью в ковры, к противоположной стене, будто намереваясь с ходу проломить ее. Но у самой стены стремительно повернулся, пошел, почти побежал назад.
- Вот такие дела, Петр Петрович! - повторил он, останавливаясь возле кресла. - Нет, Гитлеру этой войны не выиграть. А это значит... это значит, что нам не выиграть вообще... в этом веке.
Помолчав, послушал зачем-то тишину. И в этой полнейшей тишине еще раз воскликнул:
- В этом веке!
Сел на старое место, нахохлился, будто его грубо и несправедливо обидели.
- Как это горько сознавать, Петр Петрович! Как горько умирать с этой мыслью!
Полипов, изумленный, ничего не мог сказать. Да Лахновский и не требовал этого.
За дверью, закрытой портьерой, послышался шум, какой-то скрип, напомнивший, что жизнь где-то там еще не кончилась, еще продолжается, жуткая и непонятная. Полипов повернул к двери голову. Портьера колыхнулась, и появился Кузин-Валентик в той же форме подполковника советских войск.
- Герр штандартенфюрер... - начал было он, но Лахновский досадливо махнул рукой:
- Сейчас. Подождите там...
Полипов понял, что этот тип явился в связи с его дальнейшей судьбой, распоряжение о которой скоро последует. "Какова она теперь будет? И чем все кончится?" - думал он, чувствуя подступившую к горлу тошноту.
- Да, плохи дела у немцев, коль они решились на крайности... на физическое устранение кого-то из советского руководства. Может быть, самого главного руководителя... - произнес Лахновский.
Губы Полипова побелели и сами собой открылись.
- Не может быть... Не может...
- Ну, все может быть. Я, впрочем, не утверждаю. Так, догадки. Да не трясись! Твоя кандидатура, к счастью для тебя, отпала... в связи с гибелью Бергера. - Он насмешливо оглядел Полипова, который в своей грязной гимнастерке с помятыми погонами был жалок и непригляден. - Да если б и не отпала, не прошла бы. Вон какие молодцы имеются, - кивнул он за дверь, куда вышел Валентик. - Такие пойдут на все. На все!
Последние слова он вытолкнул из себя с трудом, багровея от накатившего вдруг приступа удушья. Затем, дергая истертой, морщинистой шеей, долго кашлял, прикладывая ко рту выхваченный из кармана платок.
Не переставая кашлять, он вынул из другого кармана темный пузырек, высыпал из него на трясущуюся ладонь две или три пилюли, торопливо бросил их в рот.
Кашлять он продолжал и после того, как проглотил пилюли, но уже тише и реже и наконец перестал совсем. Вытер платком слезящиеся глаза.
- Уф! - вздохнул он облегченно, спрятал платок. - Хороши пилюльки. Без них бы... По части химии немцы молодцы.
"Верно: газовые камеры придумали, душегубки всякие..." - подумал Полипов, но вслух не произнес.
- Ну что же, Петр Петрович... - Полипов, думая, что разговор с ним заканчивается, хотел было встать. Однако Лахновский жестом попросил сидеть. Ну что же... Не удалось нам выиграть в этом веке, выиграем в следующем. Победа, говорит ваш Сталин, будет за нами. За Россией то есть. Это верно, нынче - за Россией. Но окончательная победа останется за противоположным ей миром. То есть за нами.
В тихом скрипучем голосе не было сейчас ни злости, ни раздражения, отчего слова, вернее, заключенные в этих словах мысли звучали в устах Лахновского убедительно.
- Не ошибаетесь? - вырвалось у Полипова невольно, даже протестующе.
- Нет! - повысил голос Лахновский. - Вы что же, думаете, Англия и Америка всегда будут с Россией? Нельзя примирить огонь и воду.
- Но идеи Ленина, коммунизма - они...
Полипов начал и осекся под холодным взглядом Лахновского.
- Ну?! - зловеще выдавил он. - Продолжай!
- Они... эти идеи... - Полипов был не рад, что начал говорить об этом. И в то же время он хотел яснее понять, на чем же все-таки держится эта фантазия Лахновского.
- Непобедимы?! - вскричал, как пролаял, Лахновский. - Это ты хотел сказать? Об этом все время кричит вся ваша печать. Непобедимы потому, что верны, мол...
- Я хотел сказать, - перебил его Полипов, - они, эти идеи, все же... привлекательны. Так сказать, для масс.
- Все же? Для масс?
Он выхватил из его сбивчивых фраз как раз те слова, на которых Полипов не хотел бы останавливать его внимание. Но этот проклятый старик повторил именно их, и Полипов поморщился.
Лахновский заметил это, насмешливо шевельнул губами, опираясь на трость, медленно, будто с трудом разгибая высохшие суставы, поднялся и больше уж не садился до конца разговора.
- Слушай меня, Петр Петрович, внимательно. Во-первых, непобедимых идей нет. Идеи, всякие там теории, разные политические учения рождаются, на какое-то время признаются той или иной группой людей как единственно правильные, а потом стареют и умирают. Ничего вечного нету. И законов никаких вечных у людей нет, кроме одного - жить да жрать. Причем жить как можно дольше, а жрать как можно слаще. Вот и все. А чтоб добиться этого... ради этого люди сочиняют всякие там идеи, приспосабливают их, чтоб этой цели достичь, одурачивают ими эти самые массы - глупую и жадную толпу двуногих зверей. А, не так?