Но, перешагнув с помощью Ланселета через порог своих покоев, Артур слегка протрезвел; он подошел к стоящему в углу кувшину для умывания, плеснул водою себе в лицо и жадно отпил.
– Спасибо тебе, кузен, – промолвил он, по-прежнему с трудом ворочая языком. – Нам с женой воистину есть за что благодарить тебя, и ведомо мне, что ты всей душой любишь нас обоих…
– И Господь мне в том свидетель, – отозвался Ланселет, глядя на Гвенвифар едва ли не с отчаянием. – Не пойти ли мне отыскать кого-нибудь из твоих слуг, кузен?
– Нет, задержись на минуту, – попросил Артур. – Мне надо кое-что сказать тебе, а если у меня недостанет храбрости сейчас, во хмелю, то трезвым я точно этого не выговорю. Гвен, ты ведь сумеешь обойтись без своих женщин? Не хочу я, чтобы болтливые языки разнесли это все за пределами спальни. Ланселет, пойди сюда и сядь рядом, – и, опустившись на край кровати, король протянул руку другу. – И ты тоже, радость моя… а теперь слушайте меня оба. Гвенвифар бездетна… и думаете, я не вижу, как вы друг на друга смотрите? Однажды я уже говорил об этом с Гвен, но она такая скромница и так набожна, она и слушать меня не стала. Однако ж теперь, в канун Белтайна, когда все живое на этой земле словно кричит о плодородии и размножении… да как же мне это сказать-то? У саксов есть одно древнее присловье: друг – это тот, кому ты готов ссудить любимую жену и любимый меч.
Лицо Гвенвифар горело: она не смела поднять глаз ни на одного из мужчин. А король между тем медленно продолжал:
– Твой сын, Ланс, унаследует мое королевство; и лучше так, нежели отойдет оно к сыновьям Лота… О да, епископ Патриций, конечно же, назовет это тяжким грехом; можно подумать, Бог его – это старуха-дуэнья, что разгуливает ночами, проверяя, кто в чьей постели спит… Сдается мне, не произвести сына и наследника для королевства – грех куда больший. Вот тогда страну ждет хаос, что грозил нам до того, как на трон взошел Утер… друг мой, кузен мой, что скажешь?
Ланселет облизнул губы, и Гвенвифар почувствовала, что во рту у нее тоже разом пересохло.
– Не знаю, что и сказать, король мой… мой друг… мой кузен, – наконец, выговорил рыцарь. – Господу ведомо… на всей земле нет иной женщины… – и голос его прервался. Он неотрывно глядел на Гвенвифар, и в глазах его отражалось желание столь откровенное, что королеве казалось, она этого просто не выдержит. На краткий миг ей почудилось, что она теряет сознание, и Гвенвифар ухватилась за спинку кровати, чтобы не упасть.
«Я все еще пьяна, – думала она, – мне это снится, я никак не могла услышать из его уст то, что якобы услышала…» И вновь накатил мучительный, испепеляющий стыд. Как можно допустить, чтобы эти двое говорили о ней так – и не умереть на месте?
Ланселет неотрывно смотрел на нее.
– Пусть… пусть решает госпожа моя.
Артур протянул к ней руки. Он уже скинул сапоги и богатое платье, в котором щеголял на пиру; теперь, в одной лишь нижней рубахе, он как две капли воды походил на мальчишку, с которым она сочеталась браком много лет назад.
– Иди сюда, Гвен, – позвал он и усадил жену к себе на колени. – Ты знаешь, я люблю тебя всей душой – и тебя, и Ланса; думаю, вас двоих я люблю больше всех на свете, кроме… – Артур сглотнул и прикусил язык, и Гвенвифар вдруг осознала: «А я-то сокрушалась лишь о своей любви, а об Артуре и не подумала. Он взял меня в жены, нежеланную, даже не посмотрев на меня заранее, он окружил меня любовью и почетом, как свою королеву. А мне и в голову не приходило, что, как сама я люблю Ланселета, так вполне может быть в мире женщина, которую любит Артур – и любит безнадежно… ибо иначе совершил бы грех и измену. Уж не потому ли Моргейна насмехается надо мною? Она-то, верно, знает про Артурову тайную любовь… и его грехи…»
А король тем временем продолжал, обдумывая каждое слово:
– Наверное, я никогда не набрался бы храбрости сказать об этом вслух, если бы не Белтайн… Много сотен лет предки наши поступали так, не стыдясь, перед лицом богов наших и по их воле. И… послушай вот что, родная моя… раз я буду здесь, с тобой, моя Гвенвифар, тогда, если родится ребенок, ты сможешь с чистой совестью поклясться, что дитя зачато в нашей супружеской постели, а узнавать доподлинно, как там обстоит дело, нам и ни к чему… любовь моя ненаглядная, неужто ты не согласишься?
Дыхание у Гвенвифар перехватило. Медленно, о, как медленно протянула она руку – и вложила ее в ладонь Ланселета. Артур легонько коснулся ее волос; Ланселет подался вперед – и поцеловал ее в губы.
«Я замужем уже много лет, а теперь вот напугана, точно девственница», – подумала она, и тут ей вспомнились слова Моргейны: вешая амулет ей на шею, золовка сказала: «Берегись, хорошо подумай, о чем просишь, Гвенвифар, ибо Богиня может и даровать тебе просимое…»
Тогда Гвенвифар решила, Моргейна имеет в виду лишь то, что, ежели королева просит о ребенке, то того и гляди умрет родами. А теперь она вдруг поняла: все не так просто, ибо вот сложилось так, что она может получить Ланселета, не мучаясь виною, с дозволения и по воле своего законного мужа… и, словно прозрев, подумала: «Вот чего я на самом деле хотела; спустя столько лет ясно, что я бесплодна, никакого ребенка я не рожу, но по крайней мере получу хотя бы это…»
Трясущимися руками она расстегнула платье. Казалось, весь мир умалился до этого крохотного мгновения, до этого полного и безграничного осознания себя самой, и тела своего, пульсирующего желанием и страстью, – прежде королева понятия не имела, что способна на такое. Кожа у Ланселета такая нежная… она-то думала, что все мужчины похожи на Артура – загорелые, волосатые, а у Ланселета тело гладкое, словно у ребенка. Ах, она их обоих любит, любит Артура тем больше, что у него достало великодушия подарить ей этот миг… теперь они обнимали ее оба, и Гвенвифар закрыла глаза, и подставила лицо поцелуям, не зная доподлинно, чьи губы припадают к ее устам. Пальцы Ланселета, – его, никого другого! – погладили ее по щеке и скользнули к обнаженной шее, перехваченной ленточкой.
– Что это, Гвен? – спросил он, припадая к ее губам.
– Ничего, – отвечала она. – Ничего. Так, пустячок; от Моргейны достался. – Гвенвифар развязала ленту, отшвырнула амулет в угол – и соскользнула в объятия мужа – и любовника.