Изменить стиль страницы

Однажды, собирая ягоды и цветы для венков, Моргейна обо что-то споткнулась: это оказались выбеленные ветрами и дождем кости какого-то животного. На шее его висел обрывок кожи с красным лоскутком, очень похожим на котомку, в которой Моргейна, уезжая из Каэрлеона, везла все свое добро. А что, интересно, сталось с ее конем, уютно ли ему в здешних стойлах? Конюшен в волшебном замке Моргейна вообще не видела, но должны же они где-то быть. Но до поры до времени довольно ей танцев и пения, а время пусть себе течет своим чередом, словно в зачарованном сне…

Однажды незнакомец, проводивший ее в замок, отвел Моргейну в сторону от хоровода танцоров. Имени его молодая женщина так и не узнала. Но отчего, ежели ни луны, ни солнца не видно, солнечные и лунные ритмы пульсируют в ней так неистово?

– У тебя при себе кинжал, – промолвил он, – отложи его; я не выношу холодного железа.

Моргейна распустила кожаные ремешки пояса, на котором крепились ножны, и отшвырнула кинжал в сторону, даже не посмотрев, куда он упал. И незнакомец пришел к ней; темные его волосы упали ей на лицо, а губы заключали в себе неизъяснимую сладость, привкус ягод и хмельного питья из вереска. Он помог ей раздеться. Моргейна уже привыкла к холоду; неважно, что трава стылая и влажная, неважно, что она совсем нага. Она прильнула к незнакомцу; какой он теплый, тело его так и пышет жаром, и горяч и крепок напрягшийся фаллос. Нетерпеливыми, сильными руками незнакомец раздвинул ей бедра. Все ее существо Моргейны приветствовало его жадно. Задвигалась в лад с ним, ощущая ритм пульсирующих токов земли вокруг.

И тут Моргейна испугалась… не хотелось бы ей забеременеть, ее первые роды, когда на свет появился Гвидион, были такими тяжкими, что еще один ребенок наверняка просто убьет ее. Но не успела она заговорить, как незнакомец ласково закрыл ей рот ладонью, и молодая женщина поняла: он читает ее мысли.

– Этого не страшись, нежная леди, пора нынче неподходящая… ныне – время для наслаждения, а не для созревания, – тихо проговорил он, и она отдалась ему, и да, чело его и впрямь венчали рога, вновь возлежала она с Королем-Оленем, и в лесу повсюду вокруг них падали звезды, – или это просто-напросто жуки-светлячки?

Как-то раз она блуждала по лесу вместе с девушками, и набрела на озерцо, и склонилась над ним, и вгляделась внимательнее: из воды на нее глядело лицо Вивианы. Волосы ее припорошила седина – ох, сколько же в них белых прядей! – да и морщин заметно прибавилось. Губы ее зашевелились; она словно звала кого-то.» Сколько же я здесь пробыла? – гадала про себя Моргейна. – Наверное, дня четыре, а то и пять; может быть, даже неделю. Мне давно пора в путь. Хозяйка обещала, что кто-нибудь проводит меня до берегов Авалона…»

Молодая женщина отправилась к королеве и сказала, что ей пора. Но ведь уже стемнело… выехать успеется и завтра.

А в следующий раз в воде увидела она Артура, и стекающиеся к нему войска… Гвенвифар казалась усталой и заметно постаревшей; она взяла Ланселета за руку, тот попрощался с супругами и поцеловал ее в губы.» Да уж, – с горечью думала Моргейна, – в такие игры он играть куда как горазд. Гвенвифар они, видно, по нраву: так вся любовь его и преданность принадлежат ей, а честью поступаться вроде бы незачем…» Однако прогнать и эти образы Моргейне труда не составило.

Но вот однажды ночью она вдруг проснулась от пронзительного крика, и на мгновение Моргейне померещилось, будто стоит она на Холме, в центре каменного круга, и внемлет леденящему воплю, что звенит между мирами… этот голос слышала она лишь однажды с тех пор, как повзрослела – этот хриплый, резкий голос, за годы безмолвия утративший всякую выразительность, – голос Враны, что нарушала молчание лишь в том случае, если Боги не смели доверить важное послание никому другому…

«А, Пендрагон предал Авалон, и дракон улетел… Драконье знамя не реет больше, грозя саксонским воинам… плачьте, рыдайте, ежели Владычица покинет Авалон, ибо воистину более не возвратится она на Остров…» И во внезапно наступившей тьме послышались рыдания и всхлипывания…

И вновь – тишина. Моргейна резко села в серых сумерках; впервые с тех пор, как она попала в эту страну, в голове у нее вдруг прояснилось.

«Я пробыла здесь слишком долго, – думала она, – ведь уже зима. Надо мне спешно уезжать, прямо сейчас, не откладывая, еще до вечера… впрочем, какой вечер, солнце не встает здесь и не садится… Надо уезжать прямо сейчас, не мешкая „. Молодая женщина знала: нужно потребовать коня, и тут вспомнила: конь ее давно мертв, это его кости видела она в лесу. И, внезапно испугавшись, подумала:“ Сколько же я здесь пробыла?»

Моргейна поискала кинжал – ах, да, она же сама его выбросила. Надела платье – ткань словно поблекла. Молодая женщина не помнила, чтобы ей доводилось стирать его или, скажем, нижнее белье, однако одежда ее вроде бы нисколько не запачкалась. Уж не сошла ли она с ума?

«Если я обращусь к королеве, она снова уговорит меня остаться…»

Моргейна заплела волосы в косы… и с какой стати она, взрослая женщина, носит их распущенными? И зашагала вниз по тропе, что, как она знала, выведет ее к Авалону.

ТАК ПОВЕСТВУЕТ МОРГЕЙНА

«Я и поныне не ведаю, сколько ночей и дней провела я в волшебной стране: даже сейчас, стоит мне попытаться посчитать, и мысли мешаются. Как бы я ни старалась, получается никак не меньше пяти лет и не больше тринадцати. Не ведаю я доподлинно и того, сколько времени прошло в Карлеоне или на Авалоне, пока я гостила в чужом мире; однако, поскольку люди ведут счет годам куда успешнее фэйри, я знаю, что минуло лет пять.

Возможно – и чем старше я становлюсь, тем больше об этом думаю, – то, что мы называем течением времени, происходит лишь потому, что мы привыкли считать, – и привычка эта вросла в плоть и кровь, – считать все на свете: пальчики новорожденного малыша, восходы и закаты; мы так часто задумываемся про себя, сколько дней и лет пройдет, прежде чем поспеет пшеница, или ребенок шевельнется во чреве и родится на свет, или случится некая долгожданная встреча; и мы отслеживаем все эти события по движению солнца и по смене лет, как первую из жреческих тайн. А в волшебной стране я позабыла о ходе времени; вот оно для меня и не шло. Ибо когда вышла я из волшебной страны, я обнаружила, что на лице Гвенвифар прибавилось морщин, и слегка померкло девическое изящество Элейны, но собственные мои руки нимало не исхудали, кожа осталась безупречно гладкой и чистой, и хотя в роду нашем седеют рано, – в свои девятнадцать Ланселет уже обзавелся седой прядкой-другой, – мои волосы, черные, точно вороново крыло, время не затронуло.

Я прихожу к мысли о том, что, с тех пор как друиды изъяли Авалон из мира непрестанного счета, такое началось и у нас. Нет, на Авалоне время вовсе не уподобляется зачарованному сну, как в волшебной стране. Однако же, глядя правде в глаза, слегка расплывается. Там видим мы солнце и луну Богини, и ведем счет обрядам в кругу камней, так что вовсе позабыть о времени невозможно. Однако ход его иной, нежели в других местах, хотя, казалось бы, если известны движения солнца и луны, время должно бы идти точно так же, как и во внешнем мире… и все-таки это не так. В последние годы я могла, скажем, провести на Авалоне месяц и, уехав с Острова, обнаружить, что во внешнем мире уже миновала весна или зима. Ближе к концу этих лет я частенько так поступала, ибо не терпелось мне узнать, что происходит там, снаружи; и люди, отмечая, что я не старею, все чаще называли меня фэйри или ведьмой.

Но все это случилось гораздо, гораздо позже.

Ибо когда услышала я леденящий крик Враны, заполнивший провалы между мирами и достигший моего сознания даже притом, что я дремала в сонном безвременье волшебной страны, я отправилась в путь… но не на Авалон «.

Глава 14

Во внешнем мире яркий солнечный свет пробивался сквозь тени изменчивых облаков над Озером, и где-то вдали разносился звон церковных колоколов. И, слыша этот звук, Моргейна не дерзнула возвысить голос и прокричать слово силы, призывающее ладью, не посмела принять на себя обличие Богини.