– Он просто попросил положить голову ему на колени.

– Что он хотел, чтобы мы подумали?

– Думайте все, что вам угодно, – сказала она.)

Боже! И поделом ему, ведь так часто он укорял Эдит в недостатке любви к детям, будто они священные идолы, которых она недостаточно боготворит. Его идея любви соединилась с идеей вины.

Тогда, в машине, он сказал металлическим голосом:

– Думаю, с детьми все в порядке. Конечно, я беспокоюсь о них, я всегда о них беспокоюсь.

Приборная панель снова засветилась; красный язычок спидометра поник.

– Ведь ты сначала не хотел ехать сюда, не хотел оставлять детей, поэтому я и спросил, – сказал я. – Мне просто интересно знать, если с ними все в порядке, а я уверен, что все в порядке, не захочешь ли ты совершать такие прогулки почаще. Я думаю, что иной раз хорошо так вот выбраться. Чудесный уик-энд, не правда ли?

Эдит и Утч не произнесли ни слова, а Северин, должно быть, уже обдумывал новые условия, вернее, новые поправки к старым условиям, которые он выложит Эдит, как только они останутся одни. Он, должно быть, уже репетировал. Говорил, что не хочет, чтобы Эдит проводила со мной больше времени, чем он с Утч. И что мы должны обо всем договариваться заранее, чтобы он мог «подготовиться». (Он не любил сюрпризы.) И что быть так долго и так далеко от детей – это вовсе не то, что он хотел бы повторить. Без детей мы лишены некой перспективы – так он любил заявлять. Но чего он все же боялся? Да, конечно, я знаю, он боялся за детей. Но чего еще?

Из Вены он повез Эдит в Грецию на «зорн-уитвере» 1954 года и пересек границу Югославии в Езерче только потому, объяснил он ей, что ему понравилось название и захотелось посмотреть, что это такое. Только по этой причине. Я глянул на карту и обнаружил, что Езерче вовсе не лучшее место для пересечения границы, если едешь в Грецию. Видимо, не всегда ему требовалось планировать все заранее. Ведь тогда они просто взяли и отправились в Грецию.

Я пытаюсь представить их молодыми любовниками. Эдит, конечно, много рассказывала мне об их романе. Но больше всего меня удивила их машина «зорн-уитвер» 1954 года. Эдит рассказывала, что переключатель скоростей хлюпал, как вантуз в руках слесаря-сантехника. О таком я не слыхивал. Местами днище проржавело и виднелась проносившаяся под колесами дорога. Модель была из первых с откидным верхом, складывающаяся сзади холщовая крыша протекала. Именно в 1954 году выпуск этой модели прекратился. Северин сказал, что «Зорн» был военным предприятием, а после войны стал выпускать машины для сельского хозяйства и дорожного строительства. Он утверждал, что «Уитвер» – разорившаяся компания по производству мотоциклов, которая, без сомнения, производила и просто колеса. Кто мог поверить этому? Эдит в машинах не разбиралась. Северин Уинтер зашел слишком далеко: они отправились в Грецию на каком-то допотопном рыдване.

Они ехали на юг, и становилось все теплее. У Северина был нюх на воду; он знал, где свернуть с основной дороги, чтобы найти озерцо. Стоило им проголодаться, тут же перед глазами возникала какая-нибудь деревенька. Как только они заговаривали о народных промыслах, им тут же попадался домик с резными шкафами и огромными кроватями с пуховыми перинами – и даже с домашними животными, вышитыми на чехле и наволочках. В маленькой гостинице во Фракии он показал Эдит туалет, украшенный в народных традициях: ручка для слива воды была искусно выполнена в форме пениса.

Они открывали для себя секс в колыбели демократии. Они испытывали различные кровати. Одно время Эдит отдавала предпочтение кровати в Любляне, но Северину больше понравилась кровать в Пирее – там было тепло и доносились звуки моря. Всю ночь они слышали, как снуют пароходы и вода плещется о борт, как «трущиеся друг о друга ляжки», – рассказывал Северин Утч. Утром прямо под окном открывался рыбный рынок. Эдит лежала в кровати и слушала, как ножи отсекают рыбьи головы, как галдят продавцы. Чпокающий звук отделяемых рыбьих внутренностей казался оглушительно-громким; гомон толпы то затихал, то нарастал снова. Она знала, что продавцы любят отсекать головы рыбам в тот самый момент, когда назначают окончательную цену. Чпок! Кто после этого будет торговаться?

По утрам они тоже занимались любовью, иногда дважды за утро, прежде чем встать. Сразу после раннего ужина опять отправлялись в постель, и если ласки отгоняли сон, то поднимались и шли куда-нибудь поужинать еще раз. Потом занимались любовью снова. Иногда они и в середине дня за городом находили «какую-нибудь» воду. Этот эвфемизм они очень любили.

Первый рассказ Эдит был лишь слегка завуалированным описанием их поездки из Пирея в деревню. (Это было прежде, чем они отправились путешествовать по островам.)

Рассказ начинался с рыбного рынка в Пирее.

Тогда я в первый раз услышала этот звук: торговцы отсекали рыбьи головы, но я знала, что они все распродадут и уйдут прежде, чем я встану и увижу булыжник мостовой. По утрам мы занимались любовью и вставали поздно. Продавцы рыбы собирались и уходили, но пока служитель гостиницы не промывал из шланга тротуар, булыжник был покрыт рыбьей кровью и слизью, он фосфоресцировал чешуей, пестрел синими кишками. Конечно, нельзя, сказал нам метрдотель гостиницы, чтобы грязь оставалась до вечера, ведь потенциальные гости могут испугаться запаха и подумать, что вся эта жижа – результат печального самоубийства, прыжка с четвертого этажа гостиницы или ритуального закланья неудачливого любовника, пойманного и растерзанного на части на месте преступления.

Я – сама осмотрительность, поэтому заставляла Северина увозить меня за город: хоть в нашем каменном мешке достаточно прохладно днем, однако горничные могли бы подслушивать под дверью. Ночью и утром нам было прекрасно в гостинице, но к полудню мы были уже в пути. Наша машина была на редкость маломощна. Часто мы тащились за каким-нибудь еле движущимся драндулетом, а то и за лошадиной повозкой, потому что никак не могли сделать рывок и обогнать их. Дорога извивалась, руки и шея Северина почернели от солнца. Мы ехали к парому в Патрасе, ибо где паром, там и вода, а искали мы именно воду. Я, правда, читала где-то, что одну девушку увезли в больницу со страшными судорогами из-за того, что она занималась любовью в море: в одну из фаллопиевых труб попал пузырек воздуха. Возможно ли вообще такое? Я лично не верю.