Нравилась жена Злюки Флоренс и другие женщины, которые все лето готовили яблочный павильон и дом сидра к приему нового урожая. Ему нравилась Толстуха Дот Тафт, хотя сзади движения ее рук напоминали Мелони (о которой он никогда не думал, даже получив известие, что она ушла из приюта). И младшая сестра Толстухи Дот Дебра Петтигрю, его ровесница, хорошенькая, пухленькая, но явно обещавшая с годами догнать сестру пышностью фигуры.

Эверет Тафт, муж Толстухи Дот, учил Гомера косить траву – косят между яблонями, два раза в лето, скошенную траву ворошат, сушат, готовое сено частью прессуют в тюки и продают молочной ферме, что в Кеннетских Углах. Оставшимся мульчируют землю вокруг молодых деревьев. На ферме «Океанские дали» ничего не пропадало.

А пчеловод Айра Титком, муж Айрин, у которой такой поразительный шрам на щеке, посвящал его в жизнь пчел:

– Они любят температуру не ниже шестидесяти пяти градусов[5] , и чтобы никакого ветра, инея или града. Пчела живет около тридцати дней, а работы сделает, сколько другому за жизнь не сделать. Не буду называть имен. А мед – это их пища.

Гомер узнал, что пчелы цветкам яблонь предпочитают одуванчики, вот почему надо сперва выкосить в междурядьях траву, а уж потом ставить под яблони ульи. Для перекрестного опыления в саду должны расти разные сорта – собирая нектар, пчелы переносят пыльцу с одной яблони на другую. Ульи выносят в сад ночью, когда пчелы спят, надо только закрыть дверцу летка; пчелы проснутся, а вылететь не могут. Улей в это время совсем легкий, а через неделю так наполнится медом, что одному его не поднять. Если улей встряхнуть, пчелы начинают жужжать, их хорошо слышно сквозь деревянную стенку. Бывает, что из летка потечет мед, какая-нибудь одна пчела увязнет в нем и вместе с медом окажется снаружи. Такая пчела может ужалить. Но в общем, выносить улья безопасно.

Однажды ночью Гомер нес улей к прицепу, осторожно прижав и чувствуя внутри за прочными планками вибрацию; было прохладно, но улей был теплый, пчелы что-то энергично делали, повышая его температуру. Как инфекция в человеке, вдруг подумал Гомер. И еще ему вспомнилась женщина, которую он спас от эклампсии, ее теплый, тугой живот. У нее в матке тоже бурлила деятельность, производя тепло и напрягая стенки живота. Скольким женщинам клал Гомер ладонь на живот в свои неполные двадцать лет. «Нет, мне больше нравится работа на яблочной ферме», – пронеслось у него в голове.

В Сент-Облаке жизнь была нежеланна, даже если и появлялась на свет. Но зачастую ее прерывали. Здесь же он взращивал жизнь. В «Океанских далях» все приносило пользу, все было желанно.

Гомеру нравился даже Вернон Линч, хотя он уже знал, что тот избивает жену. Во взгляде Грейс Линч смешались страх, любопытство и мольба о чем-то, такой взгляд, даже отойдя, долго ощущаешь на себе.

Вернон Линч показал ему, как опрыскивают деревья. Он заведовал пестицидами, то есть истреблением жизни. И в этом, по мнению Гомера, была логика.

– Только распустятся листья, и сразу беда, – сказал Линч. – Опрыскивать начинаем в апреле и не прекращаем до конца августа, до самого сбора. Опрыскиваем раз в семь – десять дней. Главные вредители – паутинный клещик и плодожорка. Опрыскивателей у нас два – фирм «Харди» и «Бин», каждый рассчитан на пятьсот галлонов. Работаем в респираторе, чтобы не нанюхаться этой дряни. Респиратор должен прилегать к лицу как можно плотнее, иначе от него никакой пользы.

С этими словами Вернон Линч надел респиратор на лицо Гомера и туго затянул. В висках у Гомера сразу застучало.

– Если не промывать марлю в маске, можно задохнуться, – сказал Линч. – Вот так. – И зажал рукой нос и рот Гомера. Гомер стал задыхаться, а Линч продолжал: – И еще надо покрывать голову, не то облысеешь. – Линч все не отрывал руки от лица Гомера. – И носить очки, если не хочешь ослепнуть.

«Как бы вырваться от него? – думал Гомер. – Может, упасть в обморок? Интересно, разрыв сердца правда бывает или это просто так говорится?»

– Если яд попадет в открытую царапину или порез, на бабах можно поставить крест.

Гомер поднял плечи и качнулся в сторону Линча, точно хотел сообщить ему нечто не передаваемое словами. «Я не могу дышать! Эй! Не могу дышать! Эй ты, там!» И только когда колени у Гомера подогнулись, Вернон сорвал с его лица респиратор; ремешки проехались по ушам и взлохматили волосы.

– Теперь ты никогда не забудешь промывать марлю респиратора.

– Точно.

Ему и Эрб Фаулер нравился. Не прошло и двух минут знакомства, как профилактическое средство, описав в воздухе дугу, шлепнуло Гомера по лбу. Злюка только успел произнести: «Это Гомер Бур, дружок Уолли из Сент-Облака», – а он уже полез в карман за резинкой.

– Если бы все пользовались этими штучками, сирот бы не было, – сказал он при этом.

Гомер Бур еще никогда не видел презервативов в яркой рекламной упаковке. Те, что д-р Кедр щедрой рукой раздавал женщинам в больнице, были запечатаны в скучный, полупрозрачный пакетик, склеенный из чего-то вроде вощеной бумаги. Д-р Кедр жаловался, что не может их напастись. Но Гомер-то знал, куда они девались: Мелони регулярно запускала руку в его запасы. Разумеется, именно она просветила его по этой части.

Подружка Эрба Фаулера наверняка умела профессионально обращаться с ними. Когда Гомер трогал себя, он думал о Лиз-Пиз, воображал, как ловко управляются с резинкой ее быстрые, проворные пальцы; как она держит в руке малярную кисть и, плотно сжав губы, кладет толстые мазки на деревянные полки яблочного павильона, сдувая со лба выбившуюся прядку волос горьким от сигарет дыханием.

Думая о Кенди, Гомер никогда не позволял себе мастурбировать. Во время бессонницы, лежа в двух шагах от Уолли, слушая его глубокое мирное дыхание, он воображал Кенди в своих объятиях, но эти объятия были всегда чистые (ничего генитального, как говорила Мелони).

Кенди курила, но это у нее получалось так неестественно, даже манерно, что сигарета часто падала к ней на колени. Тогда она вскакивала, быстро стряхивала искры и, смеясь, восклицала:

– Какая я неуклюжая!