Мистер Роз стоял между джипом и стеной дома. Сборщики все еще сидели на крыше дома.

– Ты вернешься домой, – проговорил мистер Роз на одной ноте. Он не спрашивал, а отдавал приказание.

– Я сказала вам, молчите, – жестко произнесла Кенди, помогая девушке с ребенком сесть в джип.

– Я говорю с дочерью, – пытался сохранить достоинство мистер Роз.

Но Роз Роз ничего отцу не ответила. Она сидела в машине, живое изваяние «Женщина с младенцем», пока Кенди, развернувшись, вела джип к «чудесному» дому. Уже у самой двери Роз Роз всем телом прижалась к Кенди и сказала:

– Я ничего, ничего не могла поделать.

– Конечно, не могла, – ответила Кенди.

– Он ненавидел отца девочки. С тех пор он и вяжется ко мне.

– Теперь все будет хорошо, – повторила Кенди на пороге. В окна они видели Уолли, как он катается в кресле из комнаты в комнату.

– Я знаю отца, миссус Уортингтон, – прошептала Роз Роз. – Он потребует, чтобы я вернулась.

– Этого не будет, – сказала Кенди. – Ты к нему не вернешься.

– У него свои правила.

– А где отец твоей прелестной дочурки? – спросила Кенди, распахивая перед Роз Роз дверь.

– Мой отец порезал его. И он ушел. Не захотел жить с нами, испугался.

– А где твоя мать? – спросила Кенди уже в доме.

– Умерла, – ответила Роз Роз.

И тут Уолли сказал Кенди, что д-р Кедр умер. Она бы сама не догадалась об этом, глядя на Гомера: он был весь поглощен делом – сироты умеют глубоко прятать чувства.

– Как ты? – спросила его Кенди, когда они остались одни. Уолли катал малышку по дому, а Роз Роз пошла с Анджелом наверх, в приготовленную для нее комнату.

– Немного нервничаю, – признался Гомер. – Внешне все в порядке: инструменты, какие нужно, есть, и рука, знаю, не дрогнет. Но на душе тошно. Ведь это живое существо. Не могу тебе этого объяснить… Представь себе, ты берешь кюретку, она касается живой плоти. И эта плоть вздрагивает, протестует…

– Может, тебе будет легче, – резко прервала его Кенди, – если ты узнаешь, кто отец.

В комнате Анджела все было готово – застланная белым хрустящим бельем постель, блестящие инструменты, аккуратно разложенные на соседней кровати, придвинутой почти вплотную. Увидев эту маленькую операционную, Роз Роз съежилась и быстро-быстро заговорила, прижав сжатые кулаки к бедрам.

– Это ведь не шутка. Первого они вынимали через верх, он не мог выйти как надо, – объясняла она.

У нее было кесарево, сразу заметил Гомер, наверное, из-за возраста и тогда еще узкого таза. Он никак не мог объяснить Роз Роз, что в этот раз все будет проще. «Вынимать через верх» еще нечего.

– Пойди к Уолли, – сказала Кенди Анджелу. – Полетайте с малышкой. Можете перевернуть вверх дном всю мебель. – И Кенди поцеловала сына.

– Да, пожалуйста, уйди, – сказала Роз Роз.

– Не бойся, – успокаивала девушку Кенди. – Гомер знает, что делает. Ты в надежных руках.

Пока Кенди протирала Роз Роз красным мертиолатом, Гомер показывал девушке инструменты.

– Это зеркало, – говорил он. – На ощупь холодное, но больно от него не будет. Ты вообще ничего не почувствуешь. А это вот расширители, – продолжал показывать Гомер, но Роз Роз зажмурилась.

– Вы раньше когда-нибудь это делали? – спросила она Гомера.

А он уже поднес к ее лицу эфирную маску.

– Дыши нормально, – сказал он.

Сделав первый вдох, Роз Роз широко открыла глаза и отворотила лицо, но Кенди, взяв в ладони ее голову, мягко вернула ее в правильное положение.

– Пожалуйста, скажите, вы делали это раньше? – глухо прозвучал из-под маски ее голос.

– Я хороший врач, очень хороший, – успокаивал ее Гомер Бур. – Расслабься и дыши спокойно.

– Не бойся, – последнее, что услышала Роз Роз из уст Кенди, и эфир начал затуманивать ее сознание.

– Я могу на нем ездить, – сказала она, вспомнив почему-то велосипед.

Гомер заметил, что пальцы у нее на ногах зашевелились: Роз Роз первый раз в жизни ступала по песку пляжа. Песок совсем теплый. К берегу бежит волна, вода прибоя кипит вокруг лодыжек. «Ничего особенного», – проговорила она, оглядывая океан.

Гомер осторожно вводил зеркало, пока ясно не увидел шейку матки; затем взялся за расширитель, скоро зев шейки смотрел на него, как широко открытый глаз. Шейка матки была слегка рыхлая и чуть увеличена; ее омывала чистая здоровая слизь нежнейшего розового цвета. Внизу слышался грохот летающего инвалидного кресла и заливистый, на грани истерики, смех малышки.

– Пойди скажи им, чтобы не перевозбуждали ребенка, – обратился он к Кенди, как будто она была его многолетней помощницей за операционным столом и он привык отдавать ей распоряжения, а она – беспрекословно их выполнять.

Шум внизу (и уговоры Кенди) не отвлекали его от работы. Наконец зев шейки матки раскрылся достаточно, и он выбрал кюретку требуемого размера. После первого раза будет легче, думал Гомер. Он понимал, самое худшее – выступать в роли Бога, когда в этом замешан личный интерес. Раз он делает аборт Роз Роз, значит, может делать любой другой женщине. Распоряжаться жизнью и смертью – прерогатива Бога. Его дело – помогать женщинам. Что они решат, то и будет – аборт или роды.

Гомер Бур дышал медленно и ровно; его самого удивляла твердость его руки. Он не моргнул, когда кюретка коснулась живой плоти; и даже не отвел глаз от продукта зачатия. Этого непостижимого чуда.

Кенди ту ночь провела в комнате Анджела: вдруг молодой женщине что понадобится; но Роз Роз спала, как сурок. Из-за отсутствующего зуба она присвистывала во сне, потому что спала с приоткрытым ртом. Но звук был совсем слабый, и Кенди тоже выспалась, заняв кровать Анджела.

Анджел спал внизу с Уолли на широкой двуспальной кровати. Заснули они поздно, Уолли рассказывал, как влюбился в Кенди. И хотя Анджел знал эту историю, сейчас слушал с особым вниманием, ведь он и сам был влюблен. И еще Уолли наказал ему помнить о темных проявлениях жизни, в окружении которых вырос его отец.

– Давно это было… – проговорил он. – Можно вырвать Гомера из Сент-Облака. Но Сент-Облако из Гомера не вытравишь. В любви что главное, – продолжал наставлять он Анджела. – Ни к чему никогда не принуждай любимого человека. Естественно желание, чтобы он делал то, что ты хочешь или считаешь правильным; но лучше пусть все происходит само собой. Нельзя вмешиваться в жизнь других, в том числе и в жизнь того, кого любишь. Это трудно, – добавил он, – потому что иногда так и подмывает вмешаться. Диктатором быть приятно.