– А что же она будет здесь делать? – спросила Кенди.
– У нас нет никакой работы. Соберут яблоки, и все, – сказал Гомер.
– Одно дело – они здесь живут в сезон урожая, – осторожно проговорил Уолли. – Я хочу сказать, поэтому все относятся к ним спокойно. Они ведь сезонники, мигранты. Им положено отработать свое и ехать дальше. Не думаю, что темнокожая женщина с незаконнорожденным ребенком большой подарок для Мэна. Во всяком случае, если она останется насовсем.
Но у Кенди на этот счет было другое мнение.
– Уолли, – сказала она, – все эти годы, что я здесь живу, я никогда не слыхала, чтобы их кто-то назвал черномазыми. Это не Юг, – прибавила она с гордостью.
– Бог с тобой, Кенди, – ответил Уолли. – Не Юг, потому что их здесь нет. А пусть одна из них здесь поселится, увидишь, что будет.
– Я этому не верю, – не согласилась Кенди.
– Ну и глупо, – сказал Уолли и обратился за поддержкой к Гомеру: – Верно, старик?
Но Гомер не сводил глаз с сына.
– Ты любишь ее? – спросил он Анджела.
– Да. И по-моему, я ей тоже нравлюсь. По крайней мере немного.
Он отнес на кухню свои грязные тарелки и поднялся к себе в комнату.
– Мальчик полюбил эту девушку, – сказал Гомер Уолли и Кенди.
– Ясно как божий день, старик, – сказал Уолли. – Ты что, только сегодня это заметил? – С этими словами он покатился на площадку перед домом и сделал несколько витков вокруг бассейна.
– А ты что на это скажешь? – обратился Гомер к Кенди. – Ведь Анджел влюблен!
– Надеюсь, теперь ему легче будет нас понять, – ответила она.
А Гомер думал о мистере Розе. Как далеко он зайдет? Что ему говорят его правила?
Уолли вернулся на кухню и сказал, что Гомеру есть письма.
– Я все время хочу их захватить и забываю, – объяснил он.
– Забывай и дальше, – отозвался Гомер. – Сейчас самая страда. У меня все равно нет времени отвечать на письма. Значит, можно и не читать их.
В конторе Гомера ждало уже три письма – от д-ра Кедра, сестры Каролины и от Мелони.
Мелони вернула анкету попечительского совета. Она и не собиралась ее заполнять; ее тогда взяло любопытство, и она решила на досуге вникнуть в нее. Дома перечитала несколько раз и пришла к заключению: составители анкеты – полнейшие идиоты.
– Мужики в костюмчиках, – сказала она Лорне. – Ненавижу мужиков в костюмчиках. А ты?
– Успокойся, Мелони. Ты вообще ненавидишь мужиков, – заметила Лорна.
– Особенно в костюмчиках, – уточнила Мелони. Поверх вопросов, так и оставшихся без ответа, Мелони черкнула коротенькую записку Гомеру:
«Дорогой Солнышко, я всегда думала, что ты герой. Я ошиблась. Прости, что доставила несколько неприятных минут. С любовью Мелони».
Гомер прочитал это послание поздно вечером в тот же день. Как обычно, он никак не мог заснуть и решил сходить в контору за почтой. Прочитал письма и д-ра Кедра и сестры Каролины. И остающиеся еще сомнения относительно саквояжа с золотыми буквами «Ф.Б.» окончательно рассеялись к утру вместе с ночной тьмой.
Гомер решил не сообщать в Сент-Облако о полученной от Мелони незаполненной анкете – зачем сыпать соль на рану, пусть не знают, что могли бы не отдаваться на милость попечителей, а потянуть, как есть, еще несколько лет. И сочинил д-ру Кедру и сестре Каролине один короткий ответ на двоих. Простой и математически ясный.
«1. Я не врач.
2. Я верю, что у человеческого эмбриона есть душа.
3. Очень сожалею».
– Сожалею? – переспросил Уилбур Кедр, когда сестра Каролина прочитала ему ответ Гомера, – Он пишет, что сожалеет?
– Конечно, он не врач, – покачала головой сестра Анджела. – Его всегда будет мучить, что он чего-то не знает, что сделает ошибку из-за того, что нет диплома.
– Потому-то он и будет прекрасным врачом, – возразил д-р Кедр. – Самые непрофессиональные ошибки как раз и совершают врачи, которые уверены, что знают все. Как рассуждает настоящий врач? Всегда есть что-то, чего я не знаю. Стало быть, возможна роковая ошибка.
– Что же нам теперь делать? – чуть не плакала сестра Эдна.
– Так значит, он верит, что у человеческого эмбриона есть душа? – сказал д-р Кедр. – Прекрасно! Верит, что существо, живущее подобно рыбе в жидкой среде, наделено душой? Интересно, а какой душой, по его мнению, наделены мы, ходящие на двух ногах? Надо больше верить своим глазам. Если ему угодно играть роль Бога и учить нас, у кого есть душа, у кого нет, пусть бы заботился о душах, которые ежечасно взывают к нему! – почти кричал д-р Кедр.
– Ну что ж, – сказала сестра Анджела, – нам остается надеяться и ждать.
– Мне ждать некогда, – отрезал д-р Кедр. – Это Гомер может надеяться и ждать. Но не я.
Он поспешил в кабинет сестры Анджелы, сел за машинку и отстучал Гомеру простой, математически ясный ответ:
«1. Ты знаешь все, что знаю я, плюс то, что изучил сам. Ты очень хороший врач, лучше меня. И тебе это известно.
2. Ты считаешь, что я возомнил себя Господом Богом. Но сам-то ты утверждаешь, что именно Tfe6e ведом промысел Божий. Значит, кто из нас действительно вообразил себя Богом?
3. Я ни о чем не жалею. Ни о чем, кроме одного аборта, который был обязан когда-то сделать и не сделал. Не жалею даже о том, что люблю тебя».
Запечатав конверт, д-р Кедр пошел на станцию, подождал поезда, надо же убедиться, что письмо отправлено. Потом начальник станции скажет, что, к его удивлению, д-р Кедр, который обычно не замечал его, вдруг махнул рукой и сказал: «Всего хорошего». Правда, слова были брошены вслед уходящему поезду, и начальник станции подумал было, что старик прощается не с ним, а с поездом.
С кем бы д-р Кедр ни прощался, со станции он двинулся обратно в приют; миссис Гроган пригласила его выпить чаю, но он сказал, что очень устал и хочет прилечь.
Сестра Каролина с сестрой Эдной собирали на холме яблоки, и д-р Кедр завернул в сад перемолвиться с ними парой слов.
– В твоем возрасте, Эдна, уже трудно собирать яблоки, – сказал он. – Пусть собирают сестра Каролина и дети.
Сестра Каролина пошла его проводить. И по дороге он ей поведал: «Если бы я хотел кем-то быть, я бы, вероятно, был социалистом. Но в том-то и дело, что я не хочу быть никем».