Прошло почти три месяца после того, как сбили самолет Уолли; в «Океанских далях» начался сбор урожая, и Кенди Кендел поняла, что беременна. Симптомы ей были знакомы, так же как и Гомеру.

Кто только ни работал в садах той осенью: домохозяйки, девушки-невесты, чьи женихи ушли на войну, школьники, которым продлили каникулы, чтобы помочь фермерам. В 194…-м яблоневые сады приравнивались к военным объектам. Олив поручила Гомеру надзирать за бригадой школьников. Эти вредители садов знали столько способов портить яблоки, что Гомер боялся на шаг отойти от них.

Кенди работала в яблочном павильоне; ее совсем замучили приступы тошноты. Олив она сказала, что ее мутит от бензиновых выхлопов всех этих машин. Для дочери механика и ловца омаров Кенди, пожалуй, слишком чувствительна к запахам, заметила Олив и посоветовала ей работать в саду. Но от лазанья по деревьям у Кенди сильно кружилась голова.

– Никогда раньше не замечала, что ты такая неженка, – сказала Олив.

Сама она этой осенью работала до изнеможения и благодарила судьбу, что деревья ломятся под тяжестью яблок. А Гомеру этот сезон напомнил, как Олив и Кенди учили его стоять в воде столбиком, не касаясь дна. Олив это называла «топтаться на месте».

– Мы сейчас только и делаем, что «топчемся», – как-то сказал он Кенди. – Но оставить Олив одну с таким урожаем нельзя.

– Хорошо бы от перенапряжения у меня был выкидыш, – сказала Кенди.

«Маловероятно», – подумал Гомер.

– А что, если я не хочу, чтобы у тебя был выкидыш? – сказал он.

– Да, что если?

– Что, если я хочу, чтобы ты стала моей женой и родила ребенка? – уточнил Гомер.

Они стояли у дверей в начале сортировочного стола. Кенди возглавляла шеренгу женщин, которые измеряли и сортировали яблоки, целые и крупные шли на продажу, остальные под сидровый пресс.

– Мы должны ждать и надеяться, – сказала Кенди между Двумя приступами рвоты.

– У нас мало времени, – напомнил Гомер.

– Я выйду за тебя замуж самое раннее через год. Я правда хочу выйти за тебя замуж. Только как быть с Олив? Мы обязаны подождать.

– Ребенок не может ждать.

– Мы с тобой знаем, куда обратиться, чтобы его не было.

– Или чтобы был.

– Ну как можно родить ребенка и чтобы никто не заметил что я беременна?

Ее опять вырвало. И Толстуха Дот поспешила к сортировочному столу узнать, что происходит.

– Гомер, где твое воспитание? Нечего смотреть, как девушку рвет, – пожурила она Гомера. – Встань, девочка, в середине подальше от двери. Там пахнет только яблоками. – Она обняла Кенди за плечи своей необъятной толщины рукой. – Туда вонь от тракторов не доходит.

– Ну, я пошел. Пока, – махнул обеим женщинам Гомер.

– Кому приятно, чтобы в такую минуту тебя видел мужчина, – сказала Толстуха Дот.

– Точно, – ответил Гомер, возможно, в недалеком будущем отец.

В Мэне предпочитают, зная о чем-то, не распускать язык. Никто ни разу не обмолвился, что Кенди беременна, но это не означало, что никто ничего не знал. В Мэне понимают, любой парень может обрюхатить любую девушку. Что они будут делать – их забота. Понадобится совет – спросят.

В «Краткой летописи Сент-Облака» д-р Кедр записал однажды: «Если бы сирота мог выбирать, интересно, что бы он предпочел – свое рождение или аборт?» Гомер как-то задал этот вопрос Мелони. Она не задумываясь бросила: «Аборт». И спросила: «А ты?» Гомер ответил: «Рождение». «Да ты наяву грезишь, Солнышко», – сказала ему тогда Мелони.

Теперь Гомер был согласен с Мелони, он жил в грезах. Путал мальчишек, кто сколько корзин собрал, хвалил и ругал не тех, кого надо. Увидев, как два оболтуса швыряются яблоками, Гомер ради спасения урожая, своего авторитета и в назидание другим отвез вредителей в павильон, лишил на полдня удовольствия собирать яблоки, более суровой кары он придумать не мог. А когда вернулся в сад, пришлось разнимать уже две сражающиеся армии: всюду раздавленные яблоки, ящики на прицепе облеплены яблочными ошметками, а от горячего капота трактора пахнет печеными яблоками, видно, одна из воюющих сторон использовала его как прикрытие. Пожалуй, только Вернон Линч мог бы справиться с ними. У Гомера все помыслы были заняты Кенди.

На пирсе Рея Кендела они теперь вечерами сидели рядом, правда, недолго из-за наступивших холодов. Сидели прислонившись к стойке пирса в самом его конце, где Рей часто видел Кенди с Уолли, в точно такой же позе. Только спина у Уолли была прямая, как будто уже тогда он чувствовал ремень, которым будет пристегнут к креслу пилота.

Рей понимал, почему их любовь так безрадостна, и жалел их. Он-то знал, каким счастьем может одарить человека любовь. Конечно, все дело в Олив, он и сам относится к ней с особым почтением. Именно из-за нее их любовь как бы одета в траур.

– Вам бы надо отсюда уехать, – сказал им Рей. Но произнес эти слова вполголоса, да и окно было закрыто.

Гомер боялся давить на Кенди – она может отказаться от него и ребенка. Он знал, Кенди не хочет сыпать соль на рану Олив. Но и второй аборт – хорошего мало. Она бы вышла за него замуж, родила ребенка, если бы можно было скрыть от Олив беременность. Кенди не стыдилась ни своих чувств к Гомеру, ни беременности. Ее мучило одно – Олив будет презирать ее за непостоянство. Ее вера в то, что Уолли жив, оказалась не столь прочной, как вера Олив. Довольно частая ситуация – мать единственного сына и его возлюбленная нередко соревнуются в любви к нему.

Но вот сам себе Гомер удивлялся. Он любил Кенди, страстно желал ее. И неожиданно для себя обнаружил, что хочет от нее ребенка.

Они были еще одной парой, попавшей в западню. Жили иллюзиями, которые заменяют жизнь.

– Кончим собирать яблоки, – сказал Гомер Кенди, – и поедем в Сент-Облако. Скажу Олив, что там я сейчас нужнее. Это правда. Из-за войны до них никому нет дела. Отцу ты объяснишь, что это еще одна повинность военного времени, он поймет. Наш долг быть сейчас там, где труднее.

– Ты правда хочешь, чтобы я родила ребенка? – спросила Кенди.

– Я хочу, чтобы у нас родился наш ребенок, – сказал Гомер. – А когда он родится и вы оба оправитесь, мы вернемся. Скажем твоему отцу и Олив, что полюбили друг друга и поженились.