Но Сява-Тонзиллит себя бесперспективным никак не считал. Сдав сессию, он как и все уехал в отпуск, откуда вернулся с громадной сумкой, полной каких-то банок. Нормальный курсант из отпуска вёз в банках варенье, повидло, мёд, ну в крайнем случае домашнее вино или самогон, замаскированный под компот. Сява припёр сопревшие листья, дёрн, древесную труху, болотный торф и речной ил. А с этим яиц, куколок, нимф и ларв – личинок гнуса и комара на различных стадиях развития. В основной массе всё это богатство довольно быстро у него передохло, так как Деркачёвский кювез всё так же был неисправен. Однако какие-то мошки выжили. К великому сожалению Тонзиллита, подполковник Тумко сразу же забраковал всё выжившее – никакого военного значения эта мошкара не имела, оказавшись не злостными кровососами, а мирными сапрофитами, живущих исключительно на гниющих растительных остатках лесной зоны средней полосы. Однако у этих мошек оказалось большое «общечеловеческое» значение – завуч-скептик поверил в серьёзность увлечения своего подшефного! Ещё большим изумлением для доцента было, когда старший сержант Деркачёв построил свой взвод и строевым шагом привёл его в лабораторию. Оказалось, чтобы отнести поломанный кювез на Факультет в лыжную комнату, именно в этом помещении новоиспечённый техник-биолог решил провести ремонт с глубокой модернизацией своего неисправного микрозоопарка. Кювез был тяжёлым и громоздким, нести его надо было восьмерым. Тумко что-то попытался возразить, вроде выносить не положено, казённое имущество как-никак, мол инвентарный номер числится за кафедрой… На это Деркачёв резонно ответил, что ремонт он собирается сделать за свой счёт, а не за кафедральный, а поэтому все в выигрыше.

Сява привёз с АфганистОна, как он называл Афган, немножко контрабандного трофея в виде американского фотоаппарата «Кэннон» и портативного японского магнитофона «Сони». Это богатство моментом улетело в ближайшей комиссионке. С вырученными деньгами Сява побежал по магазинам радиотоваров и роящихся вокруг них жучкам-спекулянтам. У этих двуногих насекомых Сява и покупал листовое оргстекло, всякие реле, термопары да транзисторы. Ведь ничего в свободной продаже тогда не было. Даже за обычной нихромовой проволкой, что используется в простейшем электронагревателе, приходилось ездить то на Балтийский Завод, то на Ждановские корабельные верфи, где около проходной за водку выменивать эту ерунду у работяг-несунов. Добавьте к этому ещё такой факт – Деркачёв хоть и был старослужащим, но всё же оставался срочнослужащим. То есть свободного выхода в город у сержанта не было, и за своим барахлом Сява мотался или в редкие увольнения или в более частые самоволки. Тонзиллит отложил монографии по общей, военной и медицинской энтомологии, и принялся читать учебник по электротехнике для средних профтехучилищ. Расширение кругозора пошло на пользу, и скоро его пластиковый гроб заработал. Сява сутками торчал у своего «агрегата», как он многозначительно называл кювез. Он завороженно смотрел на мигающие огоньки электронных термометров, прислушивался к едва уловимому шипению малюсеньких вентилляторов, сверял показания психрометров-влажномеров, попеременно, на ощупь проверяя то системы капельной ирригации, то сухого кондиционирования воздуха – охлаждения с удалением конденсата. И увлажнители, и осушители работали нормально, пора возвращать кювез в лабораторию. Он опять застроил свой взвод, разбил носильщиков на смены, и на ходу меняя их, потащил «агрегат» назад на кафедру.

На следующий день многие сотрудники, включая профессора Щербина, как-бы ненароком забегалии в лабораторию к завучу, посмотреть на творчество его подшефного. В кювезе почти в три раза увеличилось количество компартментных отсеков, при этом все контрольные фукции сохранились. Но главное – эта штука работала! Начальник строго наказал доценту Тумко – раз имеешь под своей опекой такого Кулибина, то чтоб подали в соавторстве заявки на три рацпредложения, как минимум. Тут завуч не сомневался – было б кому сделать, а кому написать всегда найдётся. Тумко склонился над кювезом и принялся считать новинки, загибая пальцы. Если за простейшую рацуху считать простое деление компартмента на две части, а за сложнейшую – использование интегральной микросхемы для задания для плавной смены условий в мнгодневных режимах, то общее количество рационализаторских предложений получается около семи. Но лучше пяти – две «рацухи» надо припрятать в заначку на следующий отчётный год, в любом слычае начальник кафедры будет доволен таким перевыполнением плана. Тумко вставил лист бумаги в печатную машинку и принялся выполнять приказ: «Военному представителю Патентного Отдела от п/п-ка Тумко и с/ж-та м/с Деркачёва: Предложение по усовершенствованию энтомологических мнгосадковых кювезов…»

Через пару месяцев пришли зелёные грамотки-свидетельства об авторском новаторстве. Они не сильно обрадовали молодого рационализатора. Сам Тонзиллит к такой рационализации отнесся довольно рационально – не велико же достижение, если за каждую рацуху Академия ему заплатила аж по десять рублей. Правда внедрение микросхемы оценили несколько дороже – в пятьдесят рублей. В сумме получается месячная зарплата медсестры. Всё равно до десяти тысяч очень далеко. Советские доходы от научной деятельности явно не покрывали частно-социалистические расходы на неё – фотоаппарат и магнитофон стоили дороже. Чтобы предприятие оказалось рентабельным, с повестки дня не снимается разведение какого-нибудь хищного паразита с любой мрачной заразой в его мелких кишках. Малярийный комар-анофелес отпадал – такую технологию СССР освоил ещё в начале 50-х. Крысиная блоха и тарбаганья вошь тоже дело гиблое – эти культивационные методики Страна Советов заполучила ещё раньше, в 1945-м, захватив в Манчжурии базу японского специального Отряда 731 вместе с плодами работ самого генерала Исиро Исини, мирового отца военного «биомеда». Все остальные перспективные заразопереносчики в Ленинграде не водились, а в экспедицию в тропики за жёлтой, пятнистой, западно-нильской, восточно-эфиопской, Скалистых Гор, Ку, Эбола, Денге и прочими лихорадками ему попасть не светило. По крайней мере до окончания Академии. Да и потом… Старпёры на «Биомеде» особо за свою смену не переживали – после кончины академика Павловского кафедра считалась «блатной, тёплой, да ещё и с романтикой». Попасть туда в адъюнктуру, а потом мотаться в экспедиции по экзотическим странам, получая инвалютные командировочные, считалось большой удачей. Желающих на такое хоть отбавляй, и конкурс «родословных» зачастую заметно превышал конкурс знаний и способностей. Оставлись, правда, Крымская лихорадка и таёжный клещевой энцефалит. Эти вроде местные, в смысле на территории СССР, но денег, вырученых от распродажи импротнтного трофея, почти не осталось, чтобы за свой счёт провести экспедицию пусть даже по просторам родной страны.