По издавна укоренившейся привычке Сизокрылов всеми впечатлениями обязательно делился с женой и сыном. Но сына уже не было в живых. И погиб он в конечном счете за то же самое дело, за которое погиб гамбургский рабочий Эрнст Тельман. Понимают ли это немецкие рабочие и поймут ли? Поймут, должны понять.

Жене генерал тоже не мог писать. Он сознавал, что следовало бы сообщить ей о гибели сына, но все медлил, откладывал. Он просто боялся. Ему казалось, что она не переживет этого горя. И, говоря себе, что теперь много страдающих матерей и все-таки они продолжают жить, он думал с тоской: "Нет, о н а не перенесет".

Вскоре Сизокрылова отвлекли от всех этих мыслей важные новости, сообщенные специально прибывшим от командующего офицером.

Да, сталинское предупреждение было точным и своевременным. На незахваченной еще нашими войсками широкой полосе вдоль балтийского побережья к востоку от Одера, по которой отступали бегущие на Свинемюнде и Штеттин германские части, несомненно происходили события первостепенной важности. Там шла концентрация немецких войск.

Радиоразведка засекла до трех десятков новых штабов в районе Штаргард - Штеттин. Об оживленном движении танков и пехоты противника из берлинского района к северо-востоку доносила и авиация. Батальон танков, высланный с разведывательной целью в район города Пириц, был атакован немецкими танковыми частями неизвестной нумерации.

Более того: Москва сообщила, что британская морская разведка тоже настоятельно и даже в паническом тоне предупреждает об опасности, грозящей с севера. При этом называется гигантская цифра: якобы полторы тысячи танков сосредоточили немцы на побережье.

Сизокрылов удивился такой неожиданной и непрошенной заботливости союзников, потом понял, что их беспокоит советский плацдарм на западном берегу Одера. Они, видимо, рассчитывают, что советское командование, испугавшись угрозы с севера, отведет войска на восточный берег, лишив себя, таким образом, возможности в скором времени начать наступление на Берлин. Англо-американцам - не из соображений престижа, а с другой, далеко идущей целью - очень хотелось самим взять вражескую столицу.

Командующий далее сообщал, что он приказал начать переброску войск на север и сам выезжает туда же. Ставка Верховного Главнокомандования одновременно распорядилась неуклонно продолжать расширение и укрепление одерского плацдарма и военные действия по взятию немецких крепостей Кюстрин и Франкфурт-на-Одере.

Сизокрылов решил продолжать свой путь к Одеру, туда, где решалась судьба будущего наступления на Берлин.

Перед выездом он вызвал к себе руководителей контрразведки. Он сообщил им, что в своих поездках по фронтовым тылам видел довольно много блуждающих групп людей из местного немецкого населения. Шли семьями, с домашним скарбом, держась проселочных дорог, что, впрочем, естественно при нынешних условиях.

Среди них генералу встречались и молодые немцы. Они были в гражданском платье, но даже неискушенный человек мог заметить их военную выправку.

- Среди этих людей, - сказал генерал, - могут оказаться военные преступники, да и просто шпионы. Германское командование пока еще существует, и нет оснований рассчитывать на его бездействие.

Контрразведчики доложили генералу о принятых мерах. Действительно, контрразведке удалось захватить большое количество переодетых в гражданское немецких офицеров в Шверине, Ландсберге, Кенигсвальде и Кенигсберге в Неймарке (городок, называющийся так в отличие от прусского Кенигсберга). Далее, в одном деревенском доме арестованы два немецких разведчика, которые дали ценные сведения. Задержаны также крупный гитлеровский промышленник, бежавший из Силезии, один из руководителей тамошнего отдела концерна "Герман Геринг", и ряд других людей, бывших комендантов, подкомендантов, зондерфюреров. Все эти люди хотели попасть к наступавшим на западе американцам.

- Они, по-видимому, думают, что американцы, наши союзники, их приголубят, - сказал полковник из контрразведки.

Генерал посмотрел на него, выразительно покачал головой и хмуро произнес:

- К сожалению, у них имеются основания так думать...

После разговора с контрразведчиками генерал заехал в лагерь освобожденных нашими войсками пленных союзных летчиков.

Лагерь разместился в заводском поселке с двухэтажными кирпичными домиками. Уже издали генерал услышал невероятный гул, пение и крики.

В лагере царило не совсем трезвое веселье. Американские и английские летчики гуляли по улицам в обнимку, перекликаясь друг с другом и громко тараторя.

Их радость была вполне естественна. Немцы уже собирались посадить их в машины и отправить дальше на запад, когда в лагерь ворвался один русский танк. Сначала они даже не поняли, что это русский танк. Когда танк приблизился, американцы бросились наутек, думая, что немцы хотят их уничтожить перед отступлением.

Танк постоял с минуту, словно нюхая огромным стволом пушки воздух, потом врезался в самую гущу немецких охранников. Потом он отъехал назад, поурчал немного, ударил по дому, где в страхе скрылись немцы, своротил этот дом, как сворачивают молодецким ударом скулу, повернулся вокруг своей оси, выпустил два снаряда по грузовикам, стоявшим на дороге в ожидании военнопленных, после чего ушел.

Напрасно побежали за ним американцы и англичане, крича слова благодарности и желая вытащить из стальной громадины этих славных ребят, которые так неожиданно, спокойно и весело освободили двести пленных летчиков. Славные ребята, оказывается, были заняты другим делом. Они раздавили гусеницами немецкую зенитную пушку и исчезли за поворотом дороги.

После прихода советских частей английские и американские летчики очень просили всех приезжавших в лагерь русских офицеров разузнать, кто же все-таки сидел в этом танке.

Смешно сказать, но англичане и американцы, очевидно, считали спасение двух сотен англо-саксов чуть ли не величайшим подвигом этой войны.

Советские офицеры отмахивались.

- Да ну, не все ли равно!

Летчикам сообщили, что для них уже готовы несколько "дугласов" и что вскоре их отвезут на аэродром.