- Всех вас перевешать...
Впрочем, теперь сам твердокаменный Бюрке без особого воодушевления говорил о национал-социалистских идеях. Он даже позволял себе непочтительные отзывы о руководителях, а однажды (правда, это было еще за Одером) выразил сомнение в военных талантах самого фюрера.
Он уже больше не обещал Винкелю железный крест.
В одном из бомбоубежищ на северо-восточной окраине Берлина, где-то в районе Вайсензее, укрывшиеся здесь жители столицы недвусмысленно говорили о неизбежности капитуляции.
- Кончать надо, - сказал высокий человек в кожаной куртке, с виду электромонтер или шофер. - Сопротивляться бессмысленно.
Женщины горячо поддержали его. В этом убежище оказались три русские девушки из тех, что были вывезены из России. Они сидели с суровыми лицами отдельно от других и молча смотрели на немцев. И вот к этим девушкам относились с такой предупредительностью, что Бюрке опять сжал кулаки. Им предлагали еду, и какая-то женщина даже отдала свое одеяло: девушки были плохо одеты, а в убежище текло со стен. Бюрке что-то ворчал себе под нос.
Вскоре в подвал вошли несколько эсэсовцев и с ними десяток щуплых подростков из "гитлерюгенд", одетых в солдатские мундиры, которые были слишком велики для этих тощих детских тел. Все в подвале сразу же замолчали. Но когда утих артобстрел и эсэсовцы с малышами пошли к выходу, в тишине подвала раздался низкий женский голос, явственно произнесший:
- Детоубийцы!
Винкель мог бы поклясться, что эсэсовцы слышали этот возглас. Но они притворились, что не слышат, и только ускорили шаг.
Бюрке и Винкель медленно шли все дальше к центру и, миновав длинную Грайфсвальдерштрассе, через совершенно разрушенный Александерплатц вышли к Шпрее, прошли по Курфюрстенскому мосту, потом по Шлейзенскому мосту миновали канал Купферграбен. Здесь они долго блуждали по разрушенным переулкам, которые невозможно было узнать, наконец, пересидев еще раза два в убежищах по случаю налетов советской авиации, вышли на Вильгельмплатц.
Гостиница "Кайзерхоф", та самая, где фюрер жил до своего прихода к власти, о чем прожужжали уши детям во всех немецких школах, зияла темными окнами, за которыми виднелись кучи щебня и ребра кроватей.
В сквере стояли зенитные пушки, укрывшись в густой зелени возле статуй полководцев Фридриха Второго.
Обогнув сквер, путники увидели новую рейхсканцелярию.
Лежа на жесткой койке в подземных казармах лейбштандарта "Адольф Гитлер", Винкель думал о том, что, оказавшись таким странным образом среди самых приближенных к Гитлеру людей, он мог бы, вероятно, рассчитывать на крупную карьеру, но в отличие от здешних эсэсовцев, деморализованных подземным сидением и надеющихся неизвестно на что, Винкель слишком много видел за последние недели, чтобы питать хоть искру надежды на возможность спасения гитлеровского государства.
Вскоре Винкель уснул и проспал около двадцати часов кряду. Его разбудило сильное сотрясение. Он вскочил с койки и прислушался. Русские снаряды падали где-то поблизости.
В соседней комнате эсэсовцы пили водку. Видимо, произошло что-то серьезное: эсэсовцы взволнованно галдели. Все объяснил прибежавший Бюрке, который тоже был очень взволнован. На южных подступах Берлина неожиданно появились неизвестно откуда взявшиеся крупные соединения советских танков. В связи с этим генеральный штаб сухопутных войск спешно покинул свои подземные квартиры возле городка Цоссен и прибыл сюда, в бомбоубежище.
Бои шли также на восточных и северных окраинах, уже в городской черте.
Бюрке теперь помогал бригадефюреру Монке в формировании добровольческого корпуса "Адольф Гитлер", задача которого состояла в обороне рейхсканцелярии на случай, если русские прорвутся через другие оборонительные участки.
Бюрке был одет в новую форму и внешне выглядел почти таким же бравым воякой, как тогда, в городе Зольдин. Он получил вчера от самого Гитлера звание оберштурмбанфюрера, о чем сообщил Винкелю с довольным видом. Но Винкель уже хорошо знал эсэсовца и не мог не заметить в его маленьких глазках выражения загнанности.
Бюрке сказал, что Винкелю будет дана "почетная возможность" (сам Бюрке усмехнулся при этом) командовать ротой добровольческого корпуса.
Пока что Винкель сидел без дела. Потом его внезапно вызвали к начальнику генерального штаба сухопутных войск генералу пехоты Кребсу.
"Генеральный штаб" помещался в двух клетушках за такими же тяжелыми металлическими дверьми, как и все клетушки бомбоубежища.
Здесь в кресле сидел невысокий толстый генерал с небритым и помятым лицом. Это и был Кребс. Рядом у телефона что-то писали три офицера.
Кребс, узнав, что в бомбоубежище находится разведчик, прибывший с востока, решил расспросить его. Он спросил, собираются ли русские наступать южнее Штеттина.
Винкель ответил, что, по всей видимости, собираются. Там, на Одере, стоит много войск, и по дорогам к Одеру подходят все новые. Слышал он там и гудение танков. Их должно быть очень много. Кребс слушал его рассеянно и как будто без всякого интереса.
Вошедший эсэсовец сказал:
- Господин генерал, вас вызывает фюрер.
Генерал застегнул мундир и вышел.
Офицеры за соседним столом беспрерывно разговаривали по телефону. Из их разговоров Винкель понял, что дела ухудшились. На магистрали "Ост-Вест" появились русские конные разведчики. Механизированный отряд русских разведчиков проник в Кладов.
- Нас отрезают, - сказал один из офицеров.
Другой офицер по другому телефону запрашивал об обстановке в Берлине.
Все сведения о продвижении русских войск в Берлине генеральный штаб германской армии получал теперь довольно своеобразным способом. Офицер листал берлинский телефонный справочник, набирал номер какого-нибудь телефона и говорил:
- Фрау Мюллер? Извините... Вы живете в Штеглице? Не будете ли вы любезны сообщить: русские уже были у вас?
Следовал ответ:
- Нет, не были, но говорят, что они близко, у Тельтов-канала. Соседка, фрау Краних, пришла с Седанштрассе, там живет ее свекровь... Русские там были. А кто спрашивает?
Офицер клал трубку - ему стыдно было сообщать фрау Мюллер, что спрашивает генеральный штаб, - заносил данные свекрови фрау Краних на карту и отыскивал новый подходящий номер в каком-нибудь другом, интересующем штаб, районе столицы.