"Быстрее, быстрее", - шептал я сам себе, стараясь подогнать машину. Но самолет и без того шел на предельной скорости. Еще несколько секунд - и враг ощерится кинжалами огня. Еще несколько секунд...

В головокружительный вихрь атаки ворвался спокойный голос Панова:

- Я - "Ноль один". "Двадцать пятому" - вверх.

Рванув ручку управления на себя, я вскоре оказался со своим ведомым высоко над облаками. В чем дело? Почему не состоялась атака? И тут пришла догадка: четыре "мессера" ни за что бы не приняли бой с нашей десяткой. Значит, на подходе подкрепление. И сейчас самое важное - не прозевать противника, не дать ему возможности застигнуть врасплох наших товарищей.

Четкий голос в эфире насторожил нас еще больше:

- Я "Орел", я "Орел". С юга подходят шесть истребителей, будьте внимательны.

Это командующий 6-й воздушной армией Федор Петрович Полынин. Наблюдая с земли, он предостерегает нас.

- Я "Орел", я "Орел", - продолжает звучать отеческий встревоженный голос командира.

Группа Панова развернулась для атаки. Дистанция немногим более километра. Дальнейшего сближения на лобовых фашисты обычно не выдерживали, отворачивали в сторону или уходили вверх. Однако на этот раз немцы упрямо шли в лобовую. Расстояние быстро сокращалось. Еще сто метров... Казалось, что руки, ноги, все тело срослось с разгоряченной стремительной машиной, что слышишь, как свистит за фонарем обжигающий зимний ветер. В эфире - тишина. Зловеще молчат наушники. И там, под облаками, и здесь, вверху, все мы сейчас заняты только одним: достойно выдержать натиск противника.

Враг не выдержал. Преждевременно заговорили его пушки, огненно-зеленые шнуры протянулись к нашим истребителям. Но огонь был не опасен - дистанция все же великовата.

А наши молчат, сближаются. Крылья самолета противника как бы растут. По всей вероятности, они уже заполнили внутреннее кольцо прицела командира полка и вот-вот изнутри коснутся светящегося внешнего ободка.

Пора! Огненные снопы огня от самолета Панова протянулись навстречу гитлеровцу. Фашистский летчик не выдержал дуэли. Вот он дрогнул и стал уходить отворотом вправо вверх, открыв серое брюхо с черными крестами на желтых крыльях. И тут же его лизнула по ядовитому брюху огненная струя советского истребителя. Это майор Зимин выбрал удобный момент и угостил свинцом незваного гостя. "Мессершмитт" задымил и стал беспорядочно падать, загрязнив вечернее небо густыми маслянистыми клубами дыма.

Отразив первую атаку, четверка Панова развернулась и бросилась в лобовую против подходивших шести "худых".

Бой разгорался на разных высотах. Фашисты рассчитывали на внезапный удар шестеркой сзади, но их замысел был своевременно разгадан командиром. Стремительная атака пары Шевелева сверху из нашей группы, только что закончившей первую схватку, была для врага совершенно неожиданной.

Два стервятника кинулись вверх, чтобы на время скрыться за облаками, а затем нанести внезапный удар. Но это им не удалось: я и мой ведомый немедленно атаковали их и снова загнали под нижнюю кромку облачности. При этом один из них вывалился из облаков и оказался буквально в нескольких десятках метров впереди самолета Алексея Борисовича. Панов не упустил такого удобного момента и полоснул по нему длинной очередью. "Мессершмитт" вспыхнул как свеча и потянул в сторону погрузившегося в сумерки леса. В месте его падения рванулся высокий столб пламени.

Оставшиеся неприятельские летчики поспешили уйти восвояси.

В наушниках послышался позывной командующего воздушной армией и его веселый голос:

- Я "Орел", я "Орел"! Поздравляю вас, товарищи, с победой. Спасибо, соколы!

Первый наш вылет с нового аэродрома оказался удачным. Настроение у всех было приподнятое.

На посадку мы заходили почти в полной темноте. Вот где пригодились ориентиры, с которыми нас заранее познакомил Алексей Борисович! Полоса короткая и узкая - достаточно чуть-чуть зазеваться, чтобы врезаться в лес. Но все обошлось благополучно.

Едва мы зарулили на стоянки, как со всех сторон к нам бросились механики. Среди них и Владимир Мусатов. Он не скрывал радости:

- С благополучным возвращением, товарищ командир!

- Спасибо, Володя, - сказал я, выпрыгивая из кабины на плоскость. В ногах непомерная тяжесть, а ведь еще пять минут назад не чувствовал никакой усталости.

Я отошел в сторонку, где собрались летчики, участвовавшие в вылете. Одни с наслаждением потягивали толстые самокрутки, другие с жаром делились впечатлениями недавнего боя - жестикулируя, показывали друг другу, как атаковали противника.

Потом все, не сговариваясь, двинулись к самолету командира. Панов только что вылез из кабины.

- Вот что, товарищи, - сказал он. - Здесь о бое говорить не будем. Разбор проведем в столовой. - И зашагал к штабной землянке.

Павел Шевелев выразительно приподнял бровь:

- Значит, по машинам?

Алексей Борисович не заставил себя долго ждать. Он заходил в землянку, чтобы доложить по телефону командиру дивизии о выполнении задания.

- Все в сборе?

- Все.

- Трогай, - сказал он шоферу.

На землю уже опустилась ночь. Едва машина тронулась, как самолеты, лес, аэродром - все потонуло в сплошном темно-синем мраке. Только перед кабиной поблескивала ровная полоса голубоватого снега.

Прищурившись, я посмотрел вверх - сквозь густую синь слабо прорезывались редкие звезды. Странное дело, если смотреть на звезды и на минуту отвлечься от того, что ты в машине, трясущейся по фронтовому проселку, что рядом с тобой друзья, только что вернувшиеся из трудного боя, и представить себе, что ты один, совсем один, то можно подумать, будто ничего этого и не было - ни войны, ни огня, ни падающих в горьком дыму самолетов. Все это дурной сон, а ты, как в детстве, лежишь в кошевке под теплым дедовским тулупом, слушаешь мерное поскрипывание полозьев на сухом снегу и думаешь о том, что будет, а не о том, что было, потому что ничего еще не было, и все впереди - и завод имени Калинина, и первая любовь, и авиационно-техническое училище, и война на Карельском перешейке, и Кача, и, наконец, бои, смерть, огонь, до боли сжатые челюсти. Было и не было. И все можно начать сначала... А если все сначала, то и началось бы все снова с этого темно-синего неба и с этих звезд, которые давно уже манили к себе упрямого мальчугана.

- Приехали, - громко сказал кто-то у самого моего уха.

Я вздрогнул. Наша машина была у столовой. Возле крыльца толпились молодые летчики, среди которых я сразу заметил и своего ведомого Михаила Галдобина. Он тотчас же подскочил ко мне и крепко пожал руку.

- Говорят, двух сбили? Здорово! - выпалил он одним духом.

- Сбили, Миша, - подтвердил я.

Посередине столовой в виде буквы "Т" стояли широкие столы, накрытые белыми скатертями. Расставлены высокие миски с квашеной капустой и тарелки с нарезанным хлебом. Около тарелки каждого - стакан, до половины наполненный водкой: норма. Горело несколько керосиновых ламп с металлическими абажурами, подвешенных под самым потолком.

До ужина предстоял разбор боевого вылета, потому мы ждали, что скажет Алексей Борисович. А Панов, не торопясь, прошел на свое место, снял меховую куртку и шлемофон и просто сказал:

- Садитесь.

Мы сели - каждый на заранее отведенное ему место, но к еде не притрагивались. Командир что-то сказал сидевшему рядом с ним начальнику штаба. Бойченко согласно кивнул, и тогда Панов снова обратился к нам.

- Вижу, измучились, теряетесь в догадках, - начал он. - А ответ прост, и каждый из вас его уже знает. Сегодняшний вылет должен многому нас научить, хотя бой, проведенный нами над линией фронта, и прошел благополучно, даже, может быть, очень хорошо.

Алексей Борисович провел ладонью по вспотевшему лбу, откашлялся.

- Но давайте посмотрим на бой со стороны, - продолжал он, - и попробуем проанализировать и представить себе, насколько четко и слаженно мы действовали, насколько ясно представили себе возможные варианты встречи с противником. Ведь мы недопустимо поздно заметили вторую группу фашистских истребителей. Нас предупредили о ее приближении. Если бы эта группа подошла несколько раньше, до того, как мы завершили атаку первой, нам бы пришлось, прямо надо сказать, туговато... Будем откровенны, враг подготовил для нас ловушку, и мы чуть не попали в нее. Попал в нее сам враг, но ведь могло быть и иначе. Если мы не учтем наших ошибок и будем слишком самонадеянны, нельзя гарантировать столь же легких побед. Не забывайте, скоро мы поднимем в воздух нашу молодежь, а враг, потерпев неудачу в первом бою, попытается взять реванш в последующих...