Однако зеки извлекают информацию даже из того, что "руководство" здесь: "Раз оно едет с нами, мы не эшелон заключенных, а эшелон ЦКБ, а это уже очень многое значит".

Днем следующих суток рядом стал эшелон платформ с грузами, закрытыми брезентом, с часовыми. Под брезентом распознавались контуры 103-В и 102-й. Значит, и завод следует туда же. Настроение начало медленно улучшаться. Наши самолеты - это объективное свидетельство.

Ночью где-то около Свердловска по соседству с нами оказался эшелон с цэкабэвскими вольнягами. Мы, вольные, тоже в теплушках, только с семьями, без решеток на окнах и без конвоя. Стоя рядом, мы переговариваемся. Нам велели взять с собой теплые вещи, но куда едем - тоже не знаем. О положении на фронте узнаем только на станциях, из репродукторов...

За Уралом пошли степи, жара стала труднопереносимой, зеки-аэродинамики из подручного материала - бумаги, картона, веревок - смастерили воздухозаборники-продувоны, чтобы направить струи воздуха в вагон. Немного полегчало, но на ближайшей остановке конвой все это поснимал штыками. На вопрос зачем, наш доморощенный философ Крутков ответил: "Вероятно, продувоны могли помочь нам улетучиться!"

От духоты заболел Френкель, зеки колотят в дверь, требуют врача. На следующей остановке распахивается дверь, появляется наш бутырский лекарь. По инструкции, в вагон с заключенными он один входить не может, поэтому часовой подсаживает за ним попку, тоже из наших. Но паровоз свистит, охранник задвигает дверь и оба остаются в вагоне. Жорж лежит на верхних нарах, и один из зеков успевает ему шепнуть, поднимая туда лекаря: узнайте, куда едем! Фельдшер выслушал Френкеля, достает из сумки лекарство, встревоженный попка сидит внизу.

Когда они вылезли, похожий на Мефистофеля, бледный, с черной прядью прилипших ко лбу волос, завернутый в простыню Георгий Семенович выпростал руку, поднял ее к крыше и молвил: "Не надо оваций! В Омск! А больше этот кретин ничего, вы понимаете, ничего не знает".

В Омск так в Омск, но тут слушатели вспоминают, что вроде как в Омске авиационного завода нет. Значит, решили, врал подлец!

Однако через десять дней, прогрохотав по мосту через Иртыш, эшелон остановился на товарной станции Омск. К вечеру прибыли машины - грузовики. Видимо, "черных воронов" сюда эвакуировать еще не успели. Здесь упрощенные нравы, зеков рассаживают в грузовиках на полу, по углам - четыре конвоира с винтовками, и кортеж трогается. Провинциальный город, в большинстве из одноэтажных домиков, окна освещены, затемнения нет. Дорога ужасная, машина подскакивает нещадно, зады "крупнейших" отбиты как следует. Покрутив по улицам, машины въезжают во двор двухэтажного дома, похожего на школу. Прибыли. Вокруг - обычный забор, в углу общая уборная человек на пять, около дома рукомойник на 10 сосков. Решеток на окнах нет. Попки отсчитывают по десять голов и разводят по комнатам. В каждой комнате почти вплотную друг к дружке десять солдатских коек, в углу тумбочка, под потолком тусклая лампочка. Двери в коридор, который пронизывает здание насквозь, в его средней части лестница. Дверь с лестницы наружу, на первом этаже, забита гвоздями. Единственный выход - во двор. А в его воротах тоже пост охраны.

Так вот она, новая шарага! Это вам не Москва... Выясняется: в этом доме будут размещены все работающие над 103-В и оставшиеся в заключении Петляковцы. Остальных увезли куда-то в другое место. Спросить не у кого. Балашова с Крючковым нет, попки молчат. Они задурены до такой степени, что даже на вопрос "Это что - Омск?" отвечают: "Не знаю".

Зеки голодны, просят ужин. Старший попка извиняется - не приготовлен, предлагает ложиться спать. Делать нечего, утро вечера мудренее. В окно слышно, как у соседей в доме играют григовского Пер Гюнта, под него шарага засыпает.

Утром грязные, обросшие "крупнейшие" начинают обживаться. Умывальник и туалет во дворе, дежурный попка сидит на стуле у дверей здания. Второй похаживает возле калитки на улицу. Часам к 10 зовут в столовую, теснота адская, но все же кормят кашей, чаем и серым хлебом. От безделья "крупнейшие" слоняются по двору, из соседнего дома на них с любопытством пялят глаза провинциальные дивы кустодиевского типа. Неугомонные ребятишки подтягиваются на руках, их любопытные мордашки появляются над забором то тут, то там. Бедный попка не знает, гонять их или нет. Видимо, московское развлечение с бдительной охраной государственных преступников придется упростить. Интересно, как "руководство" сумеет выйти из этого положения?

Посудите сами. Не надо было быть Кропоткиным, Савинковым или Камо, чтобы покинуть этот наш омский "Шлиссельбург". Перелез через забор - и ты на свободе... Диву даешься, неужто отожравшиеся на наших страданиях господа Берии, Меркуловы, Кравченко и прочие, несть им числа, продолжат свои дурацкие игры даже в годину нашествия коричневой чумы? Неужто будут по-прежнему "истреблять крамолу", будут тащить в свои "войска" десятки, сотни тысяч молодых, здоровых, сильных мужиков, которые ох как пригодились бы на фронте?

... Зеков ведут в баню. Каждая комната (10 человек) со своим попкой идет на трамвайную остановку и, смешавшись с толпой обывателей, штурмующих вагон, вламывается в него. Попка, покупающий десять билетов, вызывает интерес. "Где же твои дети?" - вопрошает старушка. Когда же в кассе бани он опять раскошеливается на десять персон, любопытные доводят его до красноты, заливающей все лицо. "Это кто же с тобой - дети, малолетние преступники или психи из больницы?" - вопрошают омичи. Впрочем, раздевшись, все становятся одинаковыми, разобрать в наполненной паром бане, кто преступник, кто охранник, а кто вольный - непросто. Блаженные от мытья и чистоты зеки возвращаются в шарагу.

Наутро прибывают Балашов с Крючковым, "крупнейших" собирают в столовую и, наконец, дают хоть и примитивную, но информацию: "Вы в Омске. Здесь мы будем работать и строить серию самолетов 103-В. Подробности узнаете завтра, а сегодня отдыхайте. Кормить вас будут пока здесь, выход за забор не разрешается".

На третий день появляется вольный зек Н. И. Базенков и сообщает: никакого авиазавода в Омске нет, но нам отведены недостроенный автосборочный и завод автотракторных прицепов. На их базе мы должны организовать новый авиационный и, мало того, в декабре (!!!) начать выпуск самолетов для фронта. Сюда эвакуированы несколько мелких авиазаводов из разных городов, вот из их состава и надлежит создать новый.

ОКБ В. М. Мясищева и Д. Л. Томашевича расквартированы за Иртышом, в Куломзине. Там на базе авиаремонтных мастерских ГВФ организуется еще один небольшой завод опытного самолетостроения. Туполев прибудет через несколько дней.

Утром начнется работа - разыскивать в диком хаосе разгруженных эшелонов наши грузы и сносить их в отведенное место. Где будет наше ОКБ - пока неизвестно. Вольняг сейчас распределяют на постой к местным жителям, этим занимаются городские организации, пока же вольняги ночуют в поле на своих вещах.

"Адски пикантно", - говорят в такой ситуации. Уже август, до начала выпуска серийных самолетов осталось пять месяцев, а нет ни стен, ни крыш, ни электроэнергии, ни воды - ничего! Зеки мрачнеют, но Базенков бодр: "Вчера сам видел, как в чистом поле заработали первые станки. Со всех сторон свозят заключенных - уголовников и раскулаченных, рядом с площадкой будущего нашего завода организуется лагерь. Они будут строить корпуса вокруг уже работающих станков". Ничего не скажешь, задумано с размахом. Но интересно, а как с морозами? "Говорят, с середины октября, но доживем - увидим", - отвечает Николай Ильич.

И, наконец, на самый волнующий вопрос - что с семьями? - Николай Ильич отвечает: он сам и по его поручению еще несколько наших товарищей оповестили семьи. Большинство семей следуют сюда в одном из эшелонов.

Через несколько дней утром Черемухина, Соколова, Стерлина, Надашкевича, Сапрыкина, Френкеля, Егера, Немана, Чижевского, Вигдорчика, Озерова, Некрасова, Саукке, Бонина, Александрова просят остаться в шараге. Подходит автобус, их рассаживают и везут в центр города. Огромная площадь, на ней здание театра. Левее - большой серый дом новой постройки, у дверей охрана НКВД. Доставленных уже ждут, проводят в приемную, в бельэтаж. Там к группе присоединяются Мясищев, Томашевич и Склянский - их привезли из-за Иртыша на пароходе, они тоже не знают, для чего, им тоже ничего не сказали.