- Не будь смешной. Это вовсе не брат Герберта Гувера.

- Это зависит от угла зрения, - ответила она, расстегивая пуговицы на блузке.

- Кто это?

- Чарльз Чейзен. Он поднял брови.

- Сосед сверху. Из квартиры 5-Б. Нанес мне визит вместе с кошкой и попугаем перед самым твоим приходом.

Майкл продолжал изучать снимок.

- Какую-то кошку я видел, - сообщил он, облокачиваясь о каминную полку.

Элисон вопросительно посмотрела на него.

- Черная с белым. Она бежала вверх по лестнице.

- Это Джезебель, - сказала Элисон. - Странно, что Чейзен разрешил ей разгуливать по зданию одной. Он так трясется над ней и над птицей.

- Сколько ему лет?

- Думаю, под восемьдесят, плюс-минус пять лет.

- Немного не в себе?

Она с сожалением кивнула.

Майкл разглядывал фото со всех сторон.

- Его физиономия здорово смахивает на чернослив. Рассердившись, Элисон подошла к камину.

- Очень смешно, - проворчала она, отнимая у него фотографию. Языки пламени тотчас же заплясали на стекле. - Все, что нужно, он соображает. - Она поставила снимок обратно на полку. - Он просидев у меня целый час, рассказывая историю своей жизни. Рассказ, как ты догадываешься, был весьма содержательным. Жалкое зрелище: маленький старичок, у которого ничего не осталось, кроме кошки, птицы и воспоминаний.

- Бывает и хуже.

- Не хотела бы, чтобы моя жизнь пришла к такому финалу: просыпаться по утрам лишь затем, чтобы ждать, когда, наконец, наступит вечер. И коротать дни за беседой с кошкой. - Элисон протянула руку, коснувшись плеча Майкла, и сняла с полки камею. - Он думал, Это Герберт Гувер. И я не смогла разубедить его, Она погладила рукой резную поверхность. - И знаешь, я даже рада, что мне это не удалось.

Майкл тихонько взял ее за подбородок и поцеловал в переносицу.

- Почему бы нам не поговорить о нем как-нибудь в другой раз, - предложил он и принялся расстегивать рубашку.

Элисон улыбнулась и пошла вслед за ним в спальню.

В комнате было темно. Майкл стоял перед большим зеркалом, висевшим позади кровати. Смутное отражение было почти неподвижным. Лишь редкое мерцание уличных огней и грациозные движения тела Элисон нарушали покой неясных очертаний и глубоких теней. Элисон повесила блузку в шкаф справа от кровати. Никогда еще ее тело не казалось ему столь желанным и чувственным, как сейчас, в полутьме зеркала.

Он снял рубашку, сложил ее и повесил на спинку стула. Подошел к окну и начал опускать штору.

- Не надо, - тихо проговорила Элисон, - здесь некому подглядывать.

Майкл выглянул наружу, кивнул и отпустил веревку.

Элисон сбросила с кровати покрывало и легла.

- Ты счастлива? - спросил он.

- Очень.

Майкл снял последнее, что на нем оставалось - коричневые носки, - и осторожно пробрался к кровати. Обвив рукой ее плечи, он прижал ее к себе и нежно целовал ей уши и гладил грудь. Внезапно он остановился. Зажег ночник и нащупал висящее у нее на шее распятие.

- Что это? - спросил он, тяжело дыша.

- Распятие.

- Вижу. Откуда оно у тебя? Элисон перевела дыхание.

- Из комнаты моего отца.

- Не знал, что ты католичка.

- Разве?

Он покачал головой.

- И давно?

- Всю жизнь. - Элисон помолчала, щурясь на свет ночника, затем протянула руку и выключила его. - Тебе обязательно разговаривать со мной при свете?

- Элисон, ты никогда... Она не дала ему договорить:

- Последние несколько лет я почти отошла от всего этого. Совсем отошла.

- Это очевидно.

- Но в детстве я верила.

- А почему перестала?

- Майкл, прекрати. Поговорим на эту тему потом.

Он решительно замотал головой, снова включил свет и повторил свой вопрос.

- Давай так: я просто утратила веру, - сказала она, прекрасно Понимая, что такой ответ не устроит его. Она глубоко вздохнула.

- Это как-то связано с тем, что ты ушла из дома?

- Нет. - Элисон пыталась держать себя в руках, но раздражение прорывалось наружу.

- Не идет тебе это, - произнес Майкл, помолчав. Она прижала распятие к губам.

- По-моему, оно очень красивое.

- Оно-то красивое. Католичество тебе не идет.

- Почему бы не предоставить мне самой судить об этом?

- Я лишь высказываю свое мнение.

- Ты просто не можешь допустить существование чего бы то ни было, что чуждо тебе!

- Ты сама не веришь в то, что говоришь!

- Да это ясно как день!

- Я с пониманием отношусь к любой религии. Но если память мне не изменяет, ты была убежденной атеисткой.

- Люди меняются.

- Судя по всему, да. Она отвернулась.

- Я протестую против допроса в подобной обстановке. Ты находишься у меня в постели, а не в зале суда.

- Я не допрашиваю тебя.

- Ты занимался этим весь вечер. Не успел в дверь войти.

Майкл сел и уткнулся головой в колени.

- Все. Хватит, - произнес он, с трудом сдерживая ярость. - Я не желаю тратить время на дурацкие споры.

- Начал ты. Я рта не раскрывала. Все, что я сделала - это надела свое старое распятие - подарок отца. И что с того?

Он кивнул головой.

- Прости. - Он снова прикоснулся к цепочке. - Хочешь носить эту штуку хорошо. Хочешь ходить в церковь по воскресеньям - хорошо. Я просто немного удивился.

"Удивился", - подумала Элисон, лишь сейчас осознав, что и сама была удивлена не меньше в тот день, когда вернула себе распятие.

Они молча смотрели друг на друга. Слова были ни к чему. Затем Элисон зажала в руке распятие и поудобнее устроилась на подушке, не глядя на него.

- Выключи, пожалуйста, свет, - попросила она.

Майкл продолжал пристально на нее смотреть, никак не реагируя. Она с раздраженным видом повернулась к нему спиной, потянулась и выключила свет.

"Я была крайне удивлена", - подумала она.

Глава 6

Элисон взбежала по каменным ступеням крыльца, прижимая к себе пакеты с продуктами, купленными в супермаркете на улице Коламбус - именно там, где и говорила мисс Логан. Она устала. Хотя сейчас едва перевалило за полдень, она успела уже съездить на Фоли-Сквер - послушать речь Майкла в уголовном процессе, провести два часа в редакции "Космополитэн", и, наконец, зайти в супермаркет - а мало что Элисон так ненавидела, как хождение по магазинам.

Среди небывало мрачной осени вдруг выдался погожий денек. С начала октября стояла сырая и холодная погода. Город постепенно впадал в зимнюю спячку. Но не сегодня! Элисон ощутила прилив оптимизма. В конце концов должно когда-нибудь наступить бабье лето!