– Один раз ты меня выводил. И выведешь снова.

– Больше нельзя. С исчезновением Донни здесь все насторожились. Если тебя хватятся, поднимется черт знает что.

– Слушай! Ты хочешь получить деньги или нет? Хочешь купить хорошие шмотки, «линкольн» и все, о чем мне говорил? Хочешь работать на меня? Тогда выведи отсюда, чтобы я убрал кого нужно. Ты не годишься для таких дел, Чарльз. Уразумей это. А я не могу больше допускать неудач. Тоцци надо убрать срочно.

Сол подумал о своем приговоре. Здесь он будет легкой мишенью, если Хитрюга Ду прав и нанят никому не известный исполнитель. Надо убрать Тоцци и выходить как можно скорее.

– Да, но, Сол, ты действительно считаешь...

– Никаких «да, но», Чарльз. Тот охранник, что все время смотрит внизу видео, и тот, что работает в ночную смену в этой палате, – твои друзья?

– Да, Бакстер и Рамон.

– Они самые. Ты говорил, у них есть кой-какие привычки. Значит, им нужны деньги на кокаин, так?

– Да, но...

– Я ничего не хочу слушать, Чарльз.

Сидя на стуле, Сол поставил ноги на сиденье и вытащил из-под майки медальон с изображением святого Антония. Оглянулся на зеркало, потом отвернулся от него и открыл медальон ногтем большого пальца. Прижав подбородок к груди, чтобы лучше видеть, выковырял пальцем из медальона мелко сложенный банкнот. Развернул его и разгладил на ляжке.

Чарльз вытаращил глаза и по-обезьяньи заулыбался. Сол был уверен, что негритос никогда еще не видел денег с портретом Гровера Кливленда[1].

Перегнув тысячедолларовый банкнот пополам, Сол держал его у самой груди.

– Возьми эти деньги и купи своим друзьям хорошего зелья. Давай понемногу, чтобы были сговорчивыми. Слышишь, Чарльз?

Негритос закивал, улыбаясь во весь рот. Рука его поползла по колену Сола к деньгам. Пальцы напоминали ножки тарантула.

– Не волнуйся, Сол. Теперь я все сделаю. Как профессионал. Чтобы не возвращать деньги. Тоцци даже не поймет, отчего умер.

Тарантул вцепился в угол банкнота, но Сол его не выпустил.

– Ты не слушаешь меня, Чарльз. Я сказал, что не стану тебе этого поручать. Сделаю все сам.Тоцци очень хитер.

– Не бери в голову. Предоставь это мне. А сам побудь здесь на случай внезапной проверки или еще чего. Если обнаружат, что ты уходил в ту ночь, когда погиб Тоцци, тебя могут обвинить в убийстве. Не волнуйся и доверь все мне.

Тарантул потянул деньги к себе.

Сол глянул в улыбающуюся обезьянью рожу и разжал пальцы.

Но едва Чарльз завладел деньгами, Сол потянулся к паху негритоса и схватил за самое чувствительное место. Он хотел быть уверенным, что этот человек его слушает.

– Теперь отвечай, Чарльз, что ты сделаешь с этой тысячей?

– Не переживай, Сол, – хрипло ответил тот высоким голосом. – Я все...

Сол сжал пальцы крепче.

Чарльз зажмурился и застонал.

– Твои друзья уже выпустили нас с Эмериком. Значит, могут сделать это снова. Ты выведешь меня, когда я сделаю все, что нужно, привезешь обратно, пока никто не хватился. Как в деле с Мистреттой. Идет? Поняли мы друг друга?

Сол не ослабил хватки. Он чувствовал, как пульс Чарльза бьется под его пальцами. И у Сола сердце билось так же сильно.

Лицо Чарльза застыло в болезненной гримасе, глаза были крепко зажмурены.

– Ладно, Сол, ладно. Раз ты так хочешь.

– Я так хочу.

Сол разжал пальцы. Он видел, что Чарльз хочет согнуться пополам, но сдерживается. Не желает показывать, как ему больно.

Опустив взгляд, Сол увидел, что банкнот лежит на полу возле его ступни. Негритос, очевидно, выронил его.

– Может, поднимешь деньги, Чарльз? Тебе станет полегче.

Чарльз присел на корточки и застонал.

Сол, расслабив лицо, снова обернулся к зеркалу. Вытер пот со лба и несколько раз глубоко вздохнул. Проклятый Тоцци. Вряд ли он заговоренный. Если удалось убить дона, то прикончить этого глупого фэбээровца будет нетрудно. Нужен только опытный стрелок.

Он распрямился и, покачав головой, взглянул на свои кулаки. Будет нетрудно. Опыт у него изрядный.

Сол сидел, не сводя взгляда с кулаков, и сердцебиение стало потихоньку выравниваться.

Глава 4

Гиббонс откинулся на спинку синего винилового кресла и принялся разминать суставы пальцев, пока его супруга Лоррейн донимала своего двоюродного брата Тоцци, выговаривая за то, что он, неодетый, скачет по больничной палате на одной ноге. Они подняли жуткий шум, сосед Тоцци по палате, болезненного вида человек, надел халат, шлепанцы и поехал на кресле-каталке в комнату отдыха, чтобы не мешать им. Тоцци пытался собрать свои вещи и одеться, но Лоррейн хотела помочьему, а он не желал помощи. Гиббонс его понимал. Чувство собственного достоинства у женщин проявляется иначе, чем у мужчин. О чем говорят женщины, когда соберутся? О своих ванных, о чувствах, о белье. Мужчины разговаривают о спорте.

Гиббонс выглянул в окно, на шумный перекресток Гринвич-стрит и Седьмой авеню. Хорошо, что больница Святого Винсента расположена здесь. Перекресток считается одним из самых опасных в городе, люди тут гибнут постоянно. Подумал о человеке, пытавшемся убить Тоцци, и задался вопросом, действительно ли он грабитель. Может, кто-то подослал его совершить убийство. Может, тот, кто его подослал, хочет и смерти Гиббонса. В конце концов, они партнеры. Гиббонс потеребил себя за нос и нахмурился.

Лоррейн все еще гонялась по всей палате за Тоцци, кудахча, будто квочка. Ее длинные темные волосы спадали на плечи, и всякий раз, когда она проходила мимо окна, солнечный свет выхватывал в их массе серебристые нити. Она так беспокоилась о своем брате, что не потрудилась собрать волосы в узел на затылке. Торопливо натянула блузку и юбку, провела щеткой по волосам и потащила за собой Гиббонса. Выглядела она терпимо. Несколько взбалмошная, но суровая.

Тоцци оставили в больнице на всю ночь для обследования, хоть он и утверждал, что ранен в ногу легко. Утром его выписывали, и Лоррейн заявила мужу, что они заберут ее брата домой, имея в виду ихдом. Гиббонс терпеть не мог гостей, даже когда хорошо относился к ним, но на этот раз не возражал. Если кто-то пытался убить Тоцци, ему лучше пока не возвращаться в свою холостяцкую квартиру. Однако мысль о пребывании Тоцци у них не радовала Гиббонса. Этот раздражительный сукин сын всех сведет с ума. Он не мог дождаться, когда Лоррейн объявит братцу, что они забирают его к себе. С Тоцци случится припадок.

Выведенная из себя Лоррейн стояла посреди палаты, уперев руки в бедра.

– Майкл, перестань наконец скакать на одной ноге и возьми костыли!

– Ничего, Лоррейн, ничего.

Тоцци держал костыли одной рукой и прыгал на здоровой ноге, пытаясь собрать свои вещи. Он уже сводил сестру с ума. А что будет, когда он поживет немного в их квартире?

Гиббонс закрыл глаза и наклонил голову сперва к одному плечу, потом к другому, прислушиваясь, не раздастся ли слева знакомое похрустывание. В том, что Тоцци будет жить у них, имелся один плюс. Лоррейн будет кому еще пилить шею.

– Майкл! Сядь, пожалуйста, и позволь помочь тебе!

Гиббонс поморщился. Таким голосом только стекла резать. Тоцци продолжал скакать по палате, как идиот.

– Ничего, Лоррейн. Я не так уж плох. Управлюсь сам.

Он подскакал к другому креслу, плюхнулся в него и принялся надевать носки. Левый натянул без помех, но когда взялся за правый, по лицу стало видно, что ему нелегко.

– Давай я.

Лоррейн потянулась к носку, но Тоцци его отдернул:

– Сказал же, что управлюсь сам.

И заскрипел зубами.

– Не управишься. Дай его сюда.

Тоцци помахивал носком над головой, куда сестре было не дотянуться.

– Он грязный, Лоррейн. В этих носках я был вчера вечером.

– Дай его сюда и перестань дурить. Я же вижу, что тебе больно сгибать ногу. Давай помогу.

– Лоррейн, я не беспомощен. Надену сам.