Она хочет освободиться от этого всего, вылезти из кадра, но получается еще хуже: режиссер дьявольски предусмотрителен. Веселуха встает во весь крепкий рост, ногой вышибает дверь и выбегает. - "Теперь мне следует его отвлечь", - думает Алиса, уже не сопротивляясь, кидается к Мортаре и жарко шепчет по-английски:

- Поедем с тобой на закат, где дороги, как спины горячие, спят, где выходит лиса из ворот, а ночью в серебряных звездах крутой небосвод!

Мортара радостно открывает рот; продолжительный поцелуй, потом Алиса, не удержавшись, лепечет дальше:

- Поедем с тобой на закат, где там-там и зубаки хрустящие в ряд, где ты острием выпьешь кровь из врага, где обиды нет-нет, и некого будет руга!

Мортара взмахивает руками, впивается Алисе в грудь, скрежеща зубами и торопливо расстегивая портки, - от него пахнет жареным, - Алиса вскакивает на стол, и вестерн перерастает в мелодраму: вот Веселухина гитара, а вот и любимая песня Алисы, любимая нэпманская песня - не спасет ли она ее, не вытащит ли из фильма, - откуда ее знать режиссеру? И Алиса в последней отчаянной попытке выдраться орет, скача по столу:

Ведь я институтка,

Я дочь камергера,

Я черная моль,

Я летучая мышь!

Вино и мужчины

Моя атмосфэра,

Привет эмигранта,

Свободный Париж!

Мортара хватает Алису за юбку и стаскивает под стол. "Конец!" понимает Алиса, и сознание ее меркнет, но фильм еще не кончен: главный герой, крутой мачо, Веселуха между тем рвет изо всех сил к машине - спасать прибор.

Машина его уже тронулась с места. Два каких-то крутых сопляка выкручивают ей руль, делая лихой полицейский разворот. Веселуха кидается на лобовуху, потом замечает сбоку какого-то чувака, - а ну, мне машина нужнее! Чувак вылетает из машины, и начинается погоня.

В сущности, совершенно непонятно, для чего устраиваются эти самые погони: то ли для того, чтобы догнать и набить морду, то ли для того, чтобы что-нибудь отобрать (как в данном случае); во всяком случае, неминуем вылаз обоих гонщиков из машины, и совершенно непонятно именно вот это: зачем они вообще изначально в нее залезали?

Итак, у убегающих то преимущество, что все улицы и переулки они знают очень хорошо, притом что Веселуха не знает их никак; однако у них и то "не-преимущество", что по сценарию Веселуха должен выиграть, в какое бы положение его ни поставили.

Они с треском вписываются - вливаются - в какой-то большой проспект, должно быть, проспект Ленина - в городах главная улица довольно часто называется Проспектом Ленина, а может, ее уже успели переименовать в улицу Широкую (Broad way), или еще как-нибудь. Бензин у Веселухи кончился, но что супермену до бензина! Просвет постепенно делается меньше и меньше. - И в этот самый момент из темного переулка выворачивают другие, но все те же.

"Э, - думает Веселуха, уходя вбок, - да от вас никуда!".

Справа, слева - вдаряют светом, но Веселуха уже виснет на хвосте у крутых сопляков, они влетают в переулок и взмывают вертикально вверх над мусорными бачками. Веселуха шарит под приборной доской рычажок и тоже взмывает за ними. Краска желтая и синяя расплескивается по бокам машины, как мыло, и Веселуха понимает, что все эти дома - все эти сигарные коробки тоже только то, что о них думаешь. Пока думаешь, что они дома, ну вот они дома, а когда покажутся пятнами краски и света, - и Веселуха пролетает сквозь них.

"Кабы прибор мой не сломали", - думает Веселуха.

Они несутся все вверх и вверх, все вокруг делается непроходимо-синим, начинает накрапывать мелкий дождичек. Веселуха понимает, что настало время действовать. Нет ли чего под рукой? На заднем сиденье лежит рыболовная удочка: Веселуха открывает окошко и закидывает ее, но машина впереди такая гладкая, кажется, зацепиться ей не за что. Удочка соскользнула и намоталась на какой-то штырь, так что Веселуху вытащило из чужой машины, как морковку из грядки. Так он и летит за своими преследователями, как рыбак за огромной рыбиной, по ветру развеваются его волосы цвета свежего алюминия, и город из желтых пятен с синими провалами остается внизу.

Но что так теснит боязнь души агентов Мортары? Отчего они трясутся? А! знаем - в их машине кончился бензин. Они пытаются заправиться на ходу: один из крутых мозгляков, раскрыв дверь, высунулся из нее наполовину с намерением напоить коня, и тут же был выдернут Яном Владиславовичем. Ууу, Анакин Скайуокер, завидуй, - все супермены мира, дрожите, идет великий и ужасный Ян Владиславович. Ради своего прибора он готов на все. Ну, будет сейчас мясное мочилово. Диспетчеры сообщают: неопознанное небесное тело. А бензин на исходе, и второй крутой дохляк пытается своими ручонками напувать коня, а Веселуха, который уже, растопырив ноги, висит под днищем, перехватывает его железной рукой и склоняет в синюю густую высь! После чего ловко наливает в бак бензин, сматывает удочку, садится за руль: порядок!

Ах да, забыли сказать: ту машину Веселуха вернул владельцу, потому что как ни крути, а законов надо слушаться.

"Простите, я задержался, - должен сказать он наутро, входя в ту же комнату, и, по сценарию, небрежно стряхивая пыль с брюк, - за окном уже рассветает, и свет во всем здании гаснет ради экономии. - Я уснул в туалете, эти ваши американские напитки слишком крепкие для меня".

Но в комнате никого нет.

Так американский сценарий, по которому Веселуха должен был застать Алису и Мортару, Алису простить или выкинуть, Мортару обидеть, не проходит. Вместо него получается восточноевропейский, абсурдный сценарий. Веселуха стоит и в легком оцепенении понимает, что даже если он уснет, ни Алиса, ни Мортара ему не приснятся, потому что их нет в реальности. Они убежали в мультик, в дурную бесконечность, как Том и Джерри, и теперь будут вечно гоняться друг за дружкой по всей Корпорации - как в компьютерной игре.

И Ян Владиславович проснулся.

- Алиса, - промурчал он удовлетворенно, не раскрывая глаз, - спасибо тебе, душа моя! Я все понял. Теперь не забыть бы...

Но он ничего не понял, потому что принялся шарить рядом с собой по постели, а там ничего не было, кроме прохладной простыни, едва примятой, Веселуха вскочил, и утренний холод пробрал его. Алисы не было.

- Ах, вот как, - пробормотал он. - Так!

И, хотя теперь-то вся ситуация была ясна ему окончательно, во всей неприглядной полноте, на всякий случай, еще на что-то надеясь, Веселуха толкнул тяжелое окно: внизу в первых лучах солнца мокрый двор блестел спинами машин. Люди ходили, голоса их сливались в общий гул.

- Алиса! - тоскливо крикнул Веселуха.

Но тщетно и глупо звать ту, которой нет нигде - ни в жизни, ни в смерти, ни на земле, ни на небе. Веселуха смотрел на Петербург, весь в жаркой утренней дымке, стоял, не двигаясь, боясь пошевелиться, - да, вот так все и случается.

Только выйдешь из себя - и превратишься в собственную тень. Станешь в воспоминаниях других еще гуще, чем был. Как будто тебя долго сушили на солнце, и все "лишнее", чем ты, собственно, и был, испарилось из тебя в жаркое темное небо. Только начни играть жизнь по чужому сценарию - и ты станешь тем героем, которого играешь.

Заметив, что директор стоит на балконе, народ собрался внизу, и принялся выражать ему свое сочувствие и восхищение. Ян Владиславович помахал людям руками, отвернулся в сумрак своих покоев и перестал улыбаться. На диване, положив ножку на ножку, сидел Рябинин и курил.

- Куда ты дел Алису?- спросил Рябинин резко.

- Она осталась на той кассете, что мы записали ночью, - ответил Веселуха. - Она слилась со своим собственным образом.

- А ты почему не слился? - спросил Рябинин уже даже не резко, а сурово. - Неужели ты до сих пор не тот, кого за тебя принимают?

- Увы, - развел руками Веселуха. - До сих пор? - что ты хочешь сказать? Ты хочешь сказать, "до настоящего времени"?

Но Рябинин знал эти штучки, он спрыгнул с дивана и встал перед Веселухой - крепкий, худой, в старом костюме, и сигаретку отставил: