Майлз предположил, что врачу было более привычно заставлять людей нервничать, чем самому нервничать в их присутствии, и что из-за такой смены ролей он чувствовал себя не в своей тарелке. Была ли причиной некая аура прошлого насилия, все еще прилипшая к его отцу после стольких лет? Его власть, его история? Какая-то личная харизма, которая заставляла напористых во всем прочем людей поджимать хвосты в его присутствии? Майлз совершенно отчетливо чувствовал это идущее от отца излучение, но все же, кажется, оно не влияло на него так, как на других.

Наверное, имела место акклиматизация. В свою бытность лордом-регентом отец обычно брал двухчасовой перерыв на обед каждый день, независимо от каких-либо кризисов, за исключением разве что войны, и исчезал в своей резиденции. Только Майлз знал, как эти часы выглядели изнутри, как большой человек в зеленой форме в пять минут заглатывал сэндвич, а затем проводил следующие полтора часа на полу со своим не способным ходить сыном — играл, разговаривал, читал ему вслух. Иногда, когда Майлз замыкался в истерике, сопротивляясь какой-нибудь новой болезненной терапии, повергая в отчаяние свою мать и даже сержанта Ботари, его отец был единственным, кто обладал достаточной твердостью, чтобы настоять на этих десяти дополнительных болезненных растяжках на ноге или на вежливом согласии на гипоспрей, еще один курс хирургии или ледяных препаратов, обжигающих его вены. «Ты фор. Ты не должен пугать своих вассалов подобными капризными номерами, лорд Майлз». Острый запах лазарета и напряженный доктор вызвали в нем волну воспоминаний. Не удивительно, подумал Майлз, что он не смог в достаточной степени испугаться Метцова. Когда граф Форкосиган ушел, лазарет, казалось, совсем опустел.

На этой неделе, похоже, в штаб-квартире Имперской СБ мало что происходило. В лазарете царило оцепенелое спокойствие, сюда текла лишь тонкая струйка посетителей из числа персонала штаб-квартиры, приходивших, чтобы выклянчить у сговорчивого санитара лекарство от головной боли, простуды или похмелья. Однажды вечером двое техников три часа с шумом возились в лаборатории, выполняя срочное задание, после чего срочно же удалились. Доктор успел захватить раннюю стадию пневмонии, пока она не переросла в пневмонию скоротечную. Майлз проводил время в невеселых размышлениях, ждал, пока пройдет шестидневный курс лечения антибиотиками, разрабатывал детали времяпровождения дома в Форбарр-Султане, куда он непременно проследует, когда медики его отпустят.

— Почему я не могу пойти домой? — пожаловался Майлз матери в ее следующее посещение. — Никто мне ничего не говорит. Если я не арестован, почему не могу навестить дом? Если арестован, почему двери не заперты? Я чувствую себя как в чистилище.

Графиня Корделия Форкосиган совсем не аристократически фыркнула:

— Ты и есть в чистилище, детка.

Ее ровный бетанский акцент был приятен слуху Майлза, несмотря на сардонический тон. Она вскинула голову — сегодня ее светло-рыжие волосы были убраны с лица и заколоты сзади, они волнами падали ей на спину, поблескивая на фоне роскошного коричневого осеннего жакета, отделанного серебряным шитьем, и великолепной юбки, достойной женщины из класса форов. Серые глаза на привлекающем внимание бледном лице казались столь живыми из-за светящегося в них ума, что редко кто замечал, что она не была красива. Двадцать один год она играла роль фор-леди, почтенной матроны, стоящей за спиной своего Великого Мужчины, и все же до сих пор казалась неизменно равнодушной к барраярской иерархии, хотя при этом, подумал Майлз, не оставалась равнодушной к барраярским ранам.

«Так почему же я никогда не думаю о своем намерении командовать кораблем, как о том, что до меня делала моя мать?»

Капитан Корделия Нейсмит — Бетанский Астроэкспедиционный корпус — участвовала в рискованном деле расширения сети червоточин, совершая один слепой прыжок за другим. Ради человечества, ради чистого знания, ради экономического процветания Колонии Бета, ради… Что же ей двигало? Ведь она командовала экспедиционным кораблем с командой из шестидесяти человек, далеко от дома и какой-либо помощи… Впрочем, в ее бывшей карьере были некоторые завидные аспекты. Например, цепочка командования в дальнем полете была не более чем юридической фикцией, а желания бетанского Генштаба — предметом обсуждения и догадок.

Она сейчас так гармонично участвовала в барраярском обществе, что только те, кто мог очень близко наблюдать ее, понимали, насколько отделена она от него: никого не боявшаяся, даже зловещего Иллиана, никем не контролируемая, даже самим адмиралом. Именно это непринужденное бесстрашие, решил Майлз, беспокоило его в матери. Капитан адмирала. Следовать по ее стопам было бы все равно, что ступать по раскаленным углям.

— Как там дела? — спросил Майлз. — Здесь почти так же весело, как в одиночке, знаешь ли. Они в конце концов решили, что я мятежник?

— Не думаю, — ответила графиня. — Они увольняют остальных — твоего лейтенанта Бонна и прочих — не то чтобы с позором, но без льгот или пенсий, или этого статуса имперского вассала, который, кажется, значит так много для барраярских мужчин…

— Представь, что это такой особый тип резервистов, — посоветовал Майлз. — Как насчет Метцова и пехотинцев?

— Его увольняют точно так же. Я думаю, он потерял больше всего.

— Они его просто отпускают? — нахмурился Майлз.

Графиня Форкосиган пожала плечами:

— Так как не было смертей, Эйрела убедили, что он не может доводить дело до трибунала, чтобы использовать розгу побольнее. Они решили не предъявлять молодым пехотинцам каких-либо обвинений.

— Хм. Я рад. Кажется. А, э… я?

— Ты остаешься официально задержанным Имперской СБ. На неопределенный срок.

— Что ж, чистилище и должно быть местечком с неопределенным сроком пребывания, — он потеребил простыню. Костяшки пальцев все еще были опухшими. — Как долго?

— Настолько долго, чтобы это оказало ожидаемый психологический эффект.

— Что, чтобы я сошел с ума? Еще трех дней вполне достаточно.

Ее губы изогнулись:

— Достаточно долго, чтобы убедить барраярских милитаристов, что тебя как следует наказали за твое, э, преступление. Пока ты заперт в этом довольно зловещем здании, они вольны представлять, что тебя тут… Ну, что они там представляют про это место. Если тебе позволить разъезжать по городу, устраивая вечеринки, будет намного труднее поддерживать иллюзию, что ты висишь вниз головой в подземелье.

— Все это кажется таким… нереальным, — он откинулся на подушку. — Я просто хотел служить.

Короткая улыбка слегка коснулась ее большого рта и вновь исчезла.

— Готов подумать о переходе на работу другого типа, любовь моя?

— Быть фором — больше, чем просто работа.

— Да, это патология. Навязчивое состояние. Там наверху огромная галактика, Майлз. Есть другие способы служить, и более крупные… объекты служения.

— Тогда почему ты остаешься здесь? — парировал он.

— А, — она слабо улыбнулась его атаке. — Потребности некоторых людей принуждают более, чем оружие.

— Говоря о папе, он еще придет?

— Мм. Нет. Я должна тебе передать, что он будет некоторое время соблюдать дистанцию. Чтобы не произвести впечатления, что он одобряет твой мятеж, в то время как, на самом деле, уводя тебя из-под лавины. Он решил публично на тебя рассердиться.

— А он правда рассердился?

— Конечно, нет. И все же… он уже начинал строить на твой счет определенные долгосрочные планы, в рамках своих социально-политических реформ, и они были основаны на том, что ты сделаешь прочную военную карьеру… Он видел пути, как заставить даже твои врожденные физические недостатки служить Барраяру.

— Да, знаю.

— Ну, не расстраивайся. Он без сомнений придумает способ использовать и это.

Майлз хмуро вздохнул:

— Я хочу что-нибудь делать. Я хочу получить свою одежду.

Мать поджала губы и покачала головой.