Ее затрясло при одной мысли о нем. Ее затрясло при воспоминании о той ночи на зараженной земле, когда Мило снова и снова с силой вонзался в нее, а их тела со стонами переплетались друг с другом, катаясь по зловонному ковру покрывшей почву плесени. После этого она забеременела; и потом, в момент наивысшего своего триумфа, когда она поняла, что ждет от него ребенка, ее охватил страх, что сын может унаследовать нечеловеческие свойства отца. Она знала, что Мило внес кардинальные изменения в свою генетическую структуру.

Ее лучшая подруга Цери разделяла опасения и умоляла сделать аборт. Но Джен не уступила ее мольбам. Ее охватило неодолимое желание родить. Цери вынудила ее дать обещание, что при малейшем намеке на ненормальность она поместит ребенка в изолятор.

Но Цери все-таки перестала спать с ней, ушла жить в свою каюту на другом конце корабля. После рождения сына подруга, к ужасу Джен, стала требовать его умерщвления. Джен надеялась, что пройдет время и Саймон своим поведением убедит всех, что он – человек, а не чудовище, и тогда Цери вернется к ней. Но вот уже два года как Цери упорствует и зовет Саймона не иначе как «тварь».

Джен очень боялась, но ее страх таял с каждым днем, и с каждым днем росла уверенность, что Мило безвозвратно канул в небытие. То, что Мило мертв, не подлежало сомнению: он был раздавлен чудовищными металлическими ступнями вышедшего из-под контроля Иезекииля; все, что осталось от него – блестящий череп, – Джен держала под замком в потайном ящике. Почему она его не выкидывала, оставалось загадкой для нее самой. Она не раз собиралась это сделать, но всегда в самый последний момент что-то удерживало ее, и она возвращала череп на место. Может быть, потому, что, несмотря на страх, она все-таки чувствовала себя в долгу перед Мило. В конце концов, он не однажды спасал ей жизнь.

Тут до нее дошло, что Саймон задал ей вопрос, а она, занятая своими мыслями, не услышала его.

– Что ты сказал, мой хороший?

– Я говорю, ты сегодня опять уйдешь куда-нибудь?

Он с беспокойством ожидал ее ответа. Единственное, что мог вменить ему в вину самый строгий воспитатель, – это повышенная нервозность. Она изо всех сия старалась окружить его покоем и тишиной, но он все равно нервничал. И беспокойство возрастало в ее отсутствие. Но разве это ненормально? Маленький мальчик хочет быть рядом с матерью, что может быть естественней?

– Нет, мой милый, никуда я не пойду, – пообещала она.

Ее глубоко тронуло выражение радости на его хорошеньком личике. Нет, вне всякого сомнения, в нем нет ничего от Мило.

А в ней?

Глава 4

– Начинаем снижение, сир, – прошептал барон Спранг.

Герцог дю Люка открыл глаза. Далеко внизу был виден маленький силуэт «Меча Ислама». Неужели это тот самый огромный Небесный Властелин? Его охватил страх. Он привык, что Небесный Властелин – это целый мир, в котором можно прожить всю жизнь, ни разу не покинув его, что Небесный Властелин – это твердая опора под ногами, надежная и послушная воле капитана. Но, всякий раз взглянув со стороны, он понимал, что корабль – это ничтожная песчинка, особенно на фоне волн бескрайнего моря.

Пилот глайдера и в самом деле начал снижаться по пологой посадочной спирали. Герцог, борясь с тошнотой, с трудом заставил себя посмотреть вниз. От страха у него засосало под ложечкой. Глайдер подозрительно скрипел, и сердце герцога замирало в предчувствии, что он вот-вот развалится на куски.

«Меч Ислама» быстро рос и вскоре занял собой все пространство. Герцог перевел дух, ибо все возвращалось на свои места: не было ничего в мире более величественного, чем Небесный Властелин. Кроме того, даже ему, неискушенному в управлении глайдером, стало ясно, что за пультом сидит настоящий ас.

Через минуту глайдер делал заключительный круг над «Мечом Ислама», который приостановился, повернув хвост по ветру, чтобы помочь приземлению. Явно желая продемонстрировать свою лихость, пилот сел точно на начало взлетно-посадочной полосы. У герцога снова перехватило дыхание, когда глайдер подпрыгивая понесся по палубе, но пилот и из этой ситуации вышел с честью: он быстро и резко затормозил, так быстро, что остановился в двадцати ярдах от страховочной сетки, поставленной, чтобы менее умелые летчики не свалились в море. Невдалеке стояли еще три глайдера других типов.

– Чистая работа! – с чувством похвалил пилота герцог. – Если назад отвезешь так же, будешь получать двойной паек в течение месяца. – Техняги (или как они здесь называются) «Меча Ислама» спешили к глайдеру. За ними шел почетный караул в черных мундирах с красными разводами. Первыми из глайдера вылезли рыцари охраны герцога, тоже весьма внушительные на вид: в серебряных кольчугах, каждый с двумя пистолетами сорок пятого калибра в наплечных кобурах. За рыцарями выкарабкался барон Спранг, который помог вылезти герцогу. Один из исламских гвардейцев вышел вперед и склонил голову перед герцогом. Его лицо закрывал, как и у всей гвардии, черный шлем, оставлявший незащищенными только глаза.

– От имени моего повелителя, Эль Рашада, приветствую вас на борту «Меча Ислама», – произнес гвардеец с легким акцентом. – С вашего разрешения, я провожу вас.

Герцог кивнул. Почетный караул выстроился ровными колоннами справа и слева от высоких гостей и церемониальным маршем двинулся вперед по проходу, ограниченному с двух сторон поручнями, по направлению к ближайшему люку.

Сначала они спускались в лифте между двумя огромными газовыми накопителями, затем мимо улиц, заполненных людьми и животными. Герцог скривился: как все-таки смердит от здешних обитателей. Но больше запаха его поражало количество пожилых людей. Жители «Меча Ислама», будучи последователями одной из самых суровых сект, не признавали Первичный Стандарт, в частности, они сознательно не вмешивались в «естественный» процесс старения, хотя герцог дю Люка никогда не понимал, о какой «естественности» может идти речь, когда люди спокойно наблюдают за ухудшением собственного физического состояния, и даже угроза отвратительной смерти от старческих немощей не подвигает их на сопротивление времени.

Некоторые лица в толпе, несомненно, принадлежали очень старым людям, и он пытался не думать о том, какие безобразные тела скрываются под их одеждами. Наверное, женщины у них тоже достигают столь же преклонного возраста, но они, слава Аллаху, не показывают своих лиц. Он поспешно отогнал от себя кошмарные видения увядших женских тел.

Процессия плавно втекла в богато украшенные ворота, мимо вооруженных до зубов стражников, и очутилась во внутренних владениях Эль Рашада. Герцог уже бывал здесь, но так и не освоился во всех этих бесконечных коридорах, поворотах и занавешенных коврами потайных дверцах, ведущих в резиденцию повелителя мусульман. Когда герцог вошел, все остальные уже сидели на пуфах, скрестив ноги, за низким овальным столиком посередине огромной залы, искусно драпированной коврами так, чтобы создавалось впечатление, что они находятся внутри огромного арабского шатра. За спинами Небесных Властелинов застыли их советники.

Все присутствующие повернули головы в сторону вошедших. Эль Рашад сидел во главе стола, он первым приветствовал герцога.

– Ага, вот и наш христианский друг пожаловал. А то мы уже начали опасаться, что вы, к нашему великому сожалению, попали в катастрофу.

«К нашему великому сожалению? Так я и поверил», – подумал про себя герцог, неуклюже садясь за низкий столик. Эль Рашад не считался с обычаями своих гостей и заставлял всех сидеть по мусульманскому обычаю. Герцог предполагал, что он делал это не без задней мысли, лишний раз подчеркивая свое доминирующее положение в их противоречивом альянсе. Барон Спранг занял место за спиной герцога.

Герцог старательно улыбнулся хозяину «Меча Ислама», который, как всегда, был с большим вкусом одет. На этот раз он был в черной, с кроваво-красными разводами мантии.

– Благодарю вас за любезное приглашение. Глубоко тронут оказанной честью.