Он все же пытался освободиться, но получалось это у него слабовато. Она прижала губы к его уху и хрипло прошептала:

Уйдет зима, настанет май, Растает ночь, займется день…

Меня покрепче обнимай Зимой, весной, всю ночь, весь день!

Не ты ли мой любимый Ланселот из Лангедока? Не ты ли возьмешь меня на руки и пронесешь под водой и под землей, и не выпустишь из своих объятий четырнадцать столетий, не мы ли будем вместе по шесть месяцев в году?

У Питера пересохло в горле. Он с трудом сглотнул слюну. Словно парализованный, он не отрываясь смотрел в два озера цвета расплавленной меди до тех пор, пока они не слились в один сверкающий глаз, и Гвинифра не превратилась в самого прекрасного из циклопов на свете. Зачарованный, околдованный, одурманенный, он не в силах был пошевелиться.

«Я не влюблен».

Не в силах вырваться из ее объятий, не в силах противиться велению собственного сердца, он поцеловал ее. Ее язык скользнул к нему в рот, высосал его волю, словно Цирцея, и он стал опустошен – одни доспехи Одиссея, а внутри – ничего…

«Это он! Это все он! Вырвался на волю, паршивец! – клокотало сознание Питера. Страстные рыдания сотрясали грудь Питера, дикий зверь рвался наружу из клетки. – Вылез, голубчик? Голову высунул? Ладно, но учти, это ты в нее влюблен, а я – нет!»

Он сжимал Гвинифру в объятиях. Она все крепче прижималась к его груди, ее соски под тонкой тканью хитона набухли, затвердели. Она завела руку ему за спину, сжала в пальцах прядь его волос. Другая рука Гвинифры пропутешествовала от бедра Питера до талии.

– Хм-хм.

Питер предпринимал отчаянные попытки загнать Ланселота в клетку, но вместо того, чтобы вырваться из объятий Гвинифры, все более страстно целовал ее.

– Хм-хм, – чуть громче прокашлялся Артус. От его голоса Питер как-то вмиг протрезвел, голос Артуса подействовал на него, как голос учителя на расшалившегося ученика. Он отскочил от принцессы так, словно ее зарядили одноименным зарядом.

– Артус! Хо, какая.., приятная неожиданность! Надеюсь, ты получил удовольствие от турнира. Ваше ве.., ой, то есть государь?

Артус склонил голову и прошептал Питеру на ухо:

– Галахад, тебе и вправду кажется, что ты ведешь себя подобающе?

– Ну.., ну…

– При всем честном народе. Я в дела своей супруги не вмешиваюсь, но.., но это уж слишком.

– Ну…

– Хватит «нукать». Тебе ведом закон, Ланс. Тут у меня образцовый римский дом. Собственность, добропорядочность, уравновешенность каждый день. Каждый.

– Ну.., я вовсе не намеревался…

– Помолчи, я еще не закончил. Если ты не в состоянии сдерживать обуревающие тебя чувства, я предлагаю тебе отправиться на поле боя, и притом незамедлительно. – Артус говорил сквозь сжатые зубы, время от времени стреляя глазами по толпе зрителей. – Тут у нас гости. Мы не должны терять достоинства.

Головы Куты и присмиревших саксов поворачивались от Артуса к Ланселоту так, словно они следили за ходом теннисного матча на Уимблдонском турнире. Слышать они, конечно, ничего не слышали, но глаза-то у них имелись.

– Ну.., а-а-а.., какое поле боя ты имеешь в виду? – пробормотал Питер, опасаясь того, что Артус ответит именно то, о чем он думал. Стой он сейчас перед полковником Купером, он бы ни чуточки не сомневался: ему грозит отправка в Ольстер.

– Ты в себе ли, Ланс? На бой с ютами. В Гвинедд.

– Но не могу же я отправиться на бой прямо сейчас! – воскликнул Питер и чуть было не добавил: «Сейчас, когда террористка из ИРА только и ждет, чтобы перерезать тебе глотку!»

– Ланселот, – спокойно проговорил Артус. – Я же не о том говорю, чтобы ты немедленно перескочил через вал Адриана и мчался во всю прыть в бой. Возьми с собой манипулу воинов, поведи их на побережье, в Харлек, и устраши там ютов, как подобает, заставь их снова уважать Pax Romana, да так заставь, чтоб у них поджилки затряслись. Ну и остынь немного, ладно?

Принц Гормант из Гвинедда прислал мне послание, в котором просит неотложно отправить тебя и Кея в Харлек с небольшим отрядом. Он сам указал, что людей должно быть не более манипулы. Он утверждает, что ютов там не так уж и много. Он пишет о том, что юты ведут себя в его стране так, словно они там хозяева. Они сжигают города и поля и мешают сбору податей. Мы же не можем позволить, чтобы иноземцы так нагло вели себя с нашими добрыми соседями, верно?

– Нет, государь. Конечно, мы такого не может позволить. – «Манипула? Сколько же это человек будет? – Питер поджал губы. – Сколько же? По нашим меркам – бригада? полк?»

– Вот и славно. Через три дня выступишь в поход.

– Мой дражайший супруг, – поспешно вмешалась принцесса – даже чересчур поспешно. – Ты же знаешь, как я обожаю наблюдать за ходом сражений.., если только это возможно…

– Увы, – продолжал Артус, даже не глянув на жену. – Моя супруга слишком занята, и дела в Каэр Камлание не позволят ей никуда отлучаться на протяжении ближайших недель. Кладовые пусты, обязанности жрицы давно не исполняются. Ее работу за нее никто не исполнит.

– Как прикажешь, – обиженно надула губки Гвинифра – ни дать, ни взять, несправедливо осужденная на каторжные работы.

– Итак, на рассвете третьего дня, Ланселот, – сказал Пендрагон.

– Ну…

– Хватит «нукать»!

Питер смотрел на Гвинифру, пытаясь совладать с охватившими его чувствами. Это казалось невозможным, невероятным. «Ведь на самом деле меня здесь даже нет! И потом – у меня такое важное дело!»

Вслух он, конечно, ничего не сказал, но страшно разволновался – ведь все что угодно в его отсутствие здесь может случиться. На какие пакости была способна Селли Корвин, оставь он здесь овец без присмотра овчарки?

«А может быть, ее тут пока нет? Может быть, она угодит в тело раба, рабыни, может быть, отправится вместе со мной в поход? И все-таки сколько же человек в этой треклятой манипуле?

И тут забрезжил свет. В голове у Питера начал складываться план. Ему было на руку, если Селли окажется среди участников похода. Так почему бы ему не укомплектовать свой отряд как можно большим числом подозреваемых, дабы как можно меньше их осталось в Каэр Камланне?

– Артус, – осторожно спросил Питер. – Я могу взять своих людей? Артус кивнул.

– Только когорты не разделяй. Собери воинов, поупражняйся с ними в ближайшие два дня на Марсовом поле. Со времени битвы при горе Бадона прошло несколько месяцев.

– Слушаюсь, государь, – кивнул Питер и, отсалютовав Артусу на римский манер, ретировался в сторону виллы.

«Так.., стало быть, манипула – это некая часть когорты, а когорта – это сколько? Триста шестьдесят человек?»

Питер протолкался между ворчащими саксами, и тут рядом с ним оказался Кей. Чуть позже к ним присоединился Бедивир.

– Ну, Ланс, ты понимаешь, что это означает? – требовательно вопросил Кей, явно сильно взволнованный. – Нас не будет в Камланне дней двадцать, если не больше! А это значит, что почитающий Христа Меровий целых три недели пробудет наедине с Артусом!

– Сомневаюсь, – скептически проговорил Питер. «Вряд ли. Какие бы чувства я ни испытывал к этому человеку, Меровий все равно остается подозреваемым. Он будет держаться осторожно, или я выясню, в чем дело и раскушу его, как нечего делать».

– Кей, – распорядился Питер. – Собери моих ребят во внутреннем дворе.

– Легионеров, рыцарей?

– Манипулу.

– Кавалерию?

– А? Да, конечно. Пусть ждут меня к следующей цимбале. В полном вооружении. Мы немного прогуляемся.

И тут вдруг его озарило. В памяти всплыла страница из учебника истории. На схеме была представлена когорта численностью в триста шестьдесят человек, построенная квадратиками в два ряда. Квадратиков было шесть. Что же получалось? Его, командующего двумя легионами, а это значит – десятью тысячами воинов, Артус отправлял в поход с шестьюдесятью воинами. И все?

Питер покачал головой и зашагал к замку. Да ведь это же явная насмешка, уловка, и она должна быть видна любому рыцарю, любому сенатору, служащему Артусу.