– Прелестно! Значит, когда он в отлучке, ты приезжаешь в Париж?

– Да.

– Хлопотная у тебя жизнь.

– У меня есть секретарша. Приходится выкручиваться. Впрочем, надолго я там не задерживаюсь.

– И никто не догадывается, что?..

– Не думаю. Мы всегда вели себя осторожно.

– А когда встречаетесь здесь? Я покраснел, поднес стакан к губам – он был пуст.

– Мы никогда не встречаемся в самом Клермоне, только в окрестностях. В Риоме, в Виши...

– Да, вот это любовь, – задумчиво протянул Клавьер.

– Да нет же!..

Нужные слова все время ускользали от меня.

– Все это не совсем так... Попробую коротко выразить суть наших отношений, чтобы ты лучше понял. Мы с Марселиной знакомы еще с лицея. В наших отношениях осталось много от былого товарищества... понимаешь, что я хочу сказать? Общее у нас с ней то, что у обоих жизнь не удалась; мы вроде собратьев по несчастью. Она рассказывает мне про то, как живет без меня, а я – как живу без нее.

– И таким вот образом вы находите способ еще больше мучить друг дружку, когда оказываетесь вдвоем?

– И да, и нет. Несмотря ни на что, мы счастливы. Если хочешь, мы не в силах обойтись друг без друга.

– Все это нелепо, – сказал Клавьер. – Она знает, что ты пьешь?

– Догадывается.

– Во всяком случае, она видит, в каком ты состоянии. И ее это устраивает!

– Нас обоих это не устраивает. Но мы вынуждены терпеть такое положение дел. А что, по-твоему, нам делать?

– Нет-нет, – воскликнул Клавьер. – Нет, старина. Не пытайся меня убедить, что тут ничего нельзя поделать.

– Ты имеешь в виду развод? Мы тоже думали об этом. Но при таком муже, как Сен-Тьерри, на развод нечего и рассчитывать.

Клавьер внезапно вырос передо мной.

– Послушай, Ален... Разбираться в таких историях, как у тебя, – это моя профессия... Признайся, здесь совсем другое!.. Скажи как мужчина мужчине: ты уверен, что Марселина согласилась бы выйти за тебя, будь она свободна?.. Что ты молчишь? Я знаю, тебе больно, но ведь осталась же у тебя еще капля мужества... Ответь!

Я отвернулся. Говорить больше не было сил.

– Вот видишь, – сказал Клавьер. – Ты в этом не уверен.

– Ты не угадал, – пробормотал я. – Она – да, она бы за меня вышла. Но я!.. Сам знаешь, я еле свожу концы с концами. Только что я сказал тебе, что дела мои идут неплохо. Конечно, выкручиваться мне удается, но не более того. Я езжу на "2 СВ", она – в "мерседесе". Вот в чем суть.

– Ты рассуждаешь как обыватель, – возразил Клавьер. – Ладно, опиши-ка мне этого Сен-Тьерри – о нем ты почти ничего не говорил... Если б ты был женщиной, что бы тебя в нем заинтересовало?

– Это идиотизм!

– И все-таки.

– Ну что ж... вид у него внушительный... Знаешь, такие пользуются успехом. Весьма элегантен, манеры светские... Человек, избалованный богатством... Это заметно даже в мелочах.

– Например?

– Взять хотя бы то, как он произносит: "Дорогой друг"... Этакое высокомерное безразличие. А то, какие он выбирает рестораны, бары... как подзывает метрдотеля, командует официантом... В общем, он везде чувствует себя как рыба в воде! Даже больше того. Он держится с тобой так... ну, словом, ощущаешь себя ничтожеством. Симона, брата Марселины, это вполне устраивает... Марселина – и та ходит по струнке.

– А ты?

– Я?.. Говорю же: я ему задолжал.

– Ты ему не завидуешь, а?

– Можно еще водички?

Клавьер усмехнулся.

– Для меня, – сказал он, – все служит ответом. Даже жажда.

Взяв стакан, он исчез. Голова у меня раскалывалась. Все эти вопросы... да еще вдобавок к тем, что и без посторонней помощи вертелись у меня в голове... Господи, как все надоело! Никто не в состоянии мне помочь. Клавьер пропишет мне успокаивающее, обнадежит на прощанье, и все останется как было. Не стоило сюда приходить.

– Бери, пей.

Он протянул мне запотевший стакан. Я почувствовал, как ледяная вода обжигает внутренности, и медленно помассировал живот. Клавьер уселся за стол, придвинул к себе записную книжку.

– Дело будет, видно, долгое, – сказал он. – Ты из той категории больных, которым нравится их болезнь. Я могу лишь помочь тебе. Вылечить тебя – это другой вопрос. Это будет зависеть только от тебя самого. Перво-наперво тебе надо рассчитаться с этим Сен-Тьерри. Сколько ты ему должен?

– Два миллиона старыми.

– Не такая уж огромная сумма. Возьми ссуду. Думаю, на семь лет тебе будет по силам. В месяц придется выплачивать по тридцать пять тысяч. Главное для тебя, как мне кажется, избавиться от этого долга. Еще мне бы хотелось, чтобы ты прекратил на него работать. Ты говорил мне о ремонте в замке – это крупный подряд?

– Да нет. Стена парка обвалилась на участке метров в двадцать. Ее просто надо восстановить. Еще надо переделать бывшую конюшню. Там слишком мало места: у Сен-Тьерри – "мерседес", да еще у Марселины "пежо-204". Я должен сделать из этого сарая современный гараж. Заказ я получил от старика отца.

– Откажись.

– Тогда я не смогу видеться с Марселиной, когда она будет приезжать в замок.

Клавьер посмотрел мне в глаза.

– Будете встречаться в другом месте!.. Хватит тебе быть у них на побегушках! А во-вторых, тебе нужно покончить с пьянством. Но тут, если не принять радикальных мер, ничего не добьешься. Ты должен пройти курс противоалкогольного лечения, старина, ни больше ни меньше. Повторяю: две недели в клинике. Согласен?

Я кивнул.

– Тогда завтра же и приступим, – сказал Клавьер.

– Дай мне время обернуться с делами. У меня их немало накопилось.

– И к тому же ты хочешь позвонить ей, спросить у нее совета?.. Так или нет? Где она сейчас?

– В Париже. Я хотел бы увидеться с ней, перед тем как...

– Ален, дружище, знал бы ты, как мне больно за тебя... Ладно, назначай день.

– Так, сейчас март... Пусть будет начало апреля.

– Решено. Вот адрес.

Набросав в блокноте несколько строк, он вырвал листок и протянул его мне.

– Предупредишь меня накануне... Обещаю, выйдешь оттуда как новенький. А когда станешь как все нормальные люди, то сумеешь из всего этого выпутаться, черт побери! И если надо будет порвать с ней – порвешь, если не хочешь скатиться на дно. Договорились?

Он проводил меня до двери, похлопал по плечу, распахнул передо мной дверцу лифта.

– И начиная с сего дня постарайся, если сумеешь, держаться подальше от забегаловок. До скорого!

Несколько приободренный, я спустился на улицу. Порвать! Эта мысль давно уже приходила мне в голову. Случалось даже, и не раз, что я принимался за прощальное письмо. Однако пойти до конца я так и не решился. Для разрыва нужен повод – размолвка, обида, ссора. Мне же не в чем было упрекнуть Марселину. Напротив, она всегда была единственной моей отрадой, светлым пятном в моей жизни. Она мой праздник...

Площадь Жод была в двух шагах. Спускалась ночь, и с гор задул холодный ветер. Ноги сами привели меня в "Юнивер".

– Один скотч!

Она для меня свет в окошке! В памяти всплыли слова Клавьера. Он ткнул меня носом в правду и был совершенно прав. Мне ничего не оставалось делать, кроме как признать, что об исступленной страсти тут не может быть и речи. Ни я, ни Марселина не были созданы для неистовства. Порознь каждый из нас влачил весьма унылое существование. Но вдвоем нам становилось не так зябко. Между нами начинал теплиться огонек, к которому мы протягивали руки, обращали лица. И к тому же нас сближал общий недруг!

Скотч оказался чересчур терпким. Прокашлявшись, я заказал коньяк, мысленно пообещав себе растянуть его насколько можно дольше... Да, мы помногу говорили о ее муже, упиваясь сладостью бунта. Едва нам удавалось уединиться где-нибудь в гостиничном номере, едва мы обменивались быстрым поцелуем, как она начинала:

– Слышал новость?

Она раздевалась у меня на глазах точно так же, как делала бы это, к примеру, перед Клавьером, слишком погруженная в свои обиды; она нагишом выходила из ванной с розовой пастой на губах, держа в руке зубную щетку.