И, значит, именно он задушил ее. Именно он, Жильбер Маринье...

Когда? Как? Почему?

Он, конечно, выпил лишнего в баре казино, где познакомился с молодой женщиной и парнем в блейзере. Но, проклятие, откуда взялась девчонка?

Должно быть, он по пьянке "снял" ее в ночном кабаре. И привез ее сюда. Чтобы сделать из нее то, что сейчас видел: изнасилованный труп.

Жильбер с ужасом подумал о том, что никогда еще, сколько бы он ни выпил, ему не приходила в голову безумная мысль кого-нибудь задушить или изнасиловать. И все-таки он это сделал...

Пока Жильбер, спотыкаясь, ходил взад и вперед по сараю, он все больше и больше укреплялся в этой мысли: он убил несовершеннолетнюю девчонку. Как он сюда попал, он не знал. На машине, скорее всего, но на чьей? Одно ясно, не на своей. Это он точно помнил, потому что оставил свою на стоянке возле казино. Он уехал оттуда на машине своих новых приятелей...

Ощупал куртку, пытаясь обнаружить бумажник. Вытащил его из кармана и дрожащими руками открыл. От двух тысяч франков, выигранных в казино, осталось чуть больше двухсот... Он, выходит, столько потратил? Проиграл? Да, один раз, это он точно помнил. Но не больше...

Маринье остановился перед телом девушки и постарался прикрыть ее одеждой, с трудом сложив ей руки на груди - тело уже начинало окостеневать...

Пятясь, он отошел от нее. Хмель из него будто ветром сдуло. Сам собой напрашивался чудовищный вывод: выпив, он превратился в чудовище. Жильбер явственно представил себе все, что его ждет. Полиция. Суд. Бесчестье... И тут на глаза ему попалась веревка, свисавшая с одной из балок под крышей сарая. Отличная, прочная веревка, да к тому же и мягкая, судя по тому, как она изгибалась от легкого ветерка.

Жильбер Маринье методично исполнил все, что задумал. Сходил за лестницей, стоявшей подле тракторов. С ее помощью завязал на балке один конец веревки. Затем отошел назад и, прищурив глаза, оценил свою работу. Он уже полностью овладел собой и контролировал все, что сейчас делал. Совсем как на своем рабочем месте, в кабинете главного бухгалтера, во времена, которые казались ему сейчас такими же далекими, как история древнего мира еще до потопа.

Жильбер занялся расчетами: его рост был чуть больше метра семидесяти. Балка же темнела на высоте примерно трех - трех с половиной метров от земли. Нужно было сделать так, чтобы его ноги не могли достать до земли, когда он откинет лестницу... Он снова взобрался наверх и перевязал веревку таким образом, чтобы петля находилась повыше. Затем спустился и снова отошел, чтобы проверить, как все получилось.

Взглянув наверх, он вполголоса выругался.

- Руки! Ведь я же смогу дотянуться руками до балки!

В очередной раз Жильбер влез на лестницу и все переделал. К нему возвращались все его спокойствие и профессиональная ясность мысли. Так уж был устроен его мозг: ведь и тут следовало все правильно рассчитать, не более того. А уж в этом деле он не зря слыл мастаком.

Решив, что петля находится на нужной высоте, не позволяя ему ни коснуться ногами земли, ни дотянуться до балки руками, Жильбер с удовлетворением вздохнул. Все готово. Чистая работа, без единой помарки. Он мог умереть, не опасаясь какой-нибудь технической накладки. В последний раз он обернулся и взглянул на свою жертву. Вокруг нее уже начали роиться мухи.

Чувствуя новый приступ тошноты, он взобрался на лестницу, медленно накинул петлю себе на шею, вздрагивая от ее шершавого прикосновения.

- Забудьте обо мне, детки... - пробормотал он, вспомнив о Карине и Марке, спавших в этот поздний час в своих кроватках. В мыслях он попросил прощения у своей жены, испытывая смешанное чувство внезапно нахлынувшей нежности и непреодолимого страха, затем оттолкнул лестницу ногой.

Хруст рвущихся позвонков растворился в крике птиц, встречающих наступающий день.

Тело Жильбера Маринье быстро перестало раскачиваться. В уголках рта вскипели пузырьки пены, язык вывалился. Лицо его приняло такое же застывшее выражение, как и у девушки, лежащей внизу на соломе, в желтом свете лампочки, ставшей теперь, когда занялся новый день, абсолютно ненужной.

15 июля в шесть часов утра Жильбер Маринье, бывший верный супруг и примерный отец семейства, сам себя осудил и вынес приговор.

И привел его в исполнение.

Глава вторая

Aорис Корантэн полной грудью вдыхал воздух Парижа. Западный ветер, неистовствовавший ночью, успокоился, но все-таки облака еще довольно резво неслись над городом. Этой ночью стекло в окне его комнаты на улице Турбиго дребезжало под порывами ветра, мешая спать, поэтому он поставил будильник на два часа раньше обычного и уже в шесть помчался в тренировочный центр полиции. Ему хотелось хорошенько побегать. В июле время с семи до девяти часов утра просто идеальное для бега трусцой. Утренний воздух еще чист и свеж, и удовольствие, которое получаешь от бега, трудно с чем-либо сравнить. Такое ощущение, что организм словно промывается изнутри и ты заново рождаешься на свет божий.

Вдоволь набегавшись, он направился на набережную Орфевр, сделав перед этим небольшой крюк по Понт-Неф. Просто так, ради собственного удовольствия: при западном ветре Сена в этом месте выглядит величественно. Особенно красивы огромные деревья на набережной, раскачиваемые ветром, да и на девушек в тесно облегающих платьях приятно поглазеть...

Борис Корантэн тут же положил глаз на одну из них, высокую блондинку в платье из набивного индийского ситца. По всему было видно, что она вышла прогуляться.

А может, искала, кого бы подцепить. Он издалека повнимательнее присмотрелся к ней. Да, конечно же, без всякого сомнения, красотка подыскивала себе подходящего парня. Уж в чем, в чем, а в этом Борис никогда не ошибался.

"Ну что же, посмотрим, нравятся ли ей брюнеты", - ухмыльнулся он, но все-таки машинально с сожалением взглянул на часы. Было почти десять, и он рисковал опоздать на службу. Борис пожал плечами и решил, что только попробует к ней подкатиться и назначить встречу. Чарли Бадолини, конечно же, простит ему маленькое опоздание. Шеф Отдела по борьбе с наркотиками ни в чем не мог ему отказать. Но и Борис Корантэн никогда не отлынивал от работы. Правда, требовал, чтобы его непосредственные начальники не очень-то придирались к нему по мелочам. Ведь не зря же Корантэн занимал особое место среди сотни других инспекторов отдела. Он был своего рода звездой. Ему всегда поручали самые трудные и запутанные дела, когда действительно требовался выдающийся талант. Одни его любили и восхищались им, другие ненавидели, как это часто бывает в подобных случаях. Но начальство его очень ценило. Сам Чарли Бадолини признавался, что Корантэн - его любимчик. Впрочем, о таких вещах коллеги сразу догадываются. Борис это тоже сразу понял...