Запись в 1-й батальон будет производиться по адресу: улица Тюрбиго, 36, с 9 часов утра до 5 часов вечера под руководством старшего офицера в отставке. В качестве поручителя следует привести с собой солдата Национальной гвардии. Батальон будет состоять из восьми отрядов по 150 амазонок в каждом, всего 1200 человек. К каждому отряду будет приставлен инструктор, который обучит амазонок обращению с оружием и займется их строевой подготовкой.

Мы обращаемся с призывом ко всем дамам, принадлежащим к богатым социальным группам и настроенным патриотически, пожертвовать частью состояния ради священной цели спасения родины и помочь таким образом покрыть расходы, связанные с формированием батальона. Браслеты, колье, кольца будут отняты прусскими бандитами, если Париж перейдет в их руки, а этих драгоценностей вполне хватит, чтобы оплатить вооружение семи тысяч наших сестер. Надеюсь, этот призыв найдет отклик в сердцах, исполненных чувства гражданского долга, и положит начало широкой подписной кампании, которая разрушит барьеры, существующие между разными сословиями.

Наступает решающий момент. Парижанки понимают, что родина нуждается в них, чтобы выстоять перед напором прусских дикарей. Они хотят разделить с солдатами опасность, поддержать их, показать пример презрения к смерти и заслужить этим право на эмансипацию и равенство в гражданских правах. В их душах горит божественный воодушевляющий огонь, залог спасения, они — символ поддержки и утешения в это трудное время. Откроем же для них наши ряды, встретим на баррикадах наших хранительниц домашних очагов, и пусть Европа восхищается героизмом тысяч солдат и тысяч парижанок, отвоевывающих свою свободу, противостоящих новому нашествию варваров.

Исполняющий обязанности командира 1-го батальона Феликс Белли. Париж, 10 октября 1870 года». Пятнадцать тысяч волонтерок явились на улицу Тюрбиго. Одна из них, учившаяся в консерватории и уставшая от бесконечных домогательств со стороны профессоров, воскликнула:

— Теперь мужчины перестанут относиться к нам лишь как к инструменту наслаждений!

Другие же, наоборот, рассчитывали, что форма сделает их более привлекательными. В батальон записывалось много проституток. Наивный исполняющий обязанности командира 1-го батальона потирал руки. К несчастью, скопище народа перед домом 36 по улице Тюрбиго раздражало соседей, которые выражали свой протест тем, что выливали воду и сбрасывали картофельные очистки на головы воинственных амазонок.

Скандалы разражались один за другим, и полиции пришлось вмешаться. В конце концов Феликс Белли вынужден был отказаться от своего замысла и заявил, что «проект батальона амазонок потонул в потоке грязи и хулиганских выходок».

Тогда Жюль Алике организовал женский клуб. Этот со странностями человек был известен во времена Второй империи благодаря предложению использовать улиток в качестве беспроволочного телеграфа. Он считал, что «две улитки, потревоженные одновременно, действуют синхронно, так что стоит пустить одну на алфавитную таблицу, как другая, находящаяся на аналогичной схеме за много верст от первой, тут же повторит ее движения и займет нужную клетку».

Клуб Жюля Аликса насчитывал несколько сотен членов. Бравые парижанки, радуясь тому, что к ним относятся как к полноценным гражданам Франции, не морщась, глотали речи, общее содержание которых нам известно от Франциска Сарсейа:

«Париж всегда славился эксцентричностью, поэтому неудивительно, что в нем возник Женский клуб, куда мужчины допускались только в качестве гостей. Во главе его стояла президентша, при ней были асессорши. Не знаю, сколько заседаний им удалось провести. Но рассказ об одном из них, состоявшемся в Гимназии Триа в октябре, повеселил весь Париж. Некий Жюль Алике, секретарь Женского комитета, произнес на нем две речи, в первой он доказывал, что женщин следует вооружить, во второй — что они должны отстоять свою честь в борьбе с врагом. Каким образом? В этом месте оратор выдержал паузу и, набрав побольше воздуха в легкие, возопил: с помощью синильной кислоты. Синильная кислота! И с лукавой улыбкой Жюль Алике обратил внимание на тот забавный факт, что синильная кислота (называемая французами „прусской“) послужит против пруссаков. Затем он перешел к подробному описанию устройства, при помощи которого будет легко перебить всех прусских солдат, решивших сунуться в Париж. Автор изобретения дал своему детищу название „Перст Божий“. Но Жюль Алике предложил называть его „Перст прусский“. Речь шла о некоем подобии наперстка, который женщины должны были носить на пальце. В нем находился тюбик с синильной кислотой. При приближении врага стоило только протянуть руку и уколоть противника, и он тут же умирал. Если даже прусских солдат несколько, женщине, имеющей при себе „прусский перст“, ничего не грозит, спокойно и бесстрастно она сеет вокруг себя смерть. Так говорил Алике, в то время как женщины заливались благодарными слезами, а мужчины лопались от смеха. Потом обсуждалась униформа, и Алике снова попросил слова, чтобы высказаться по поводу преимуществ гигиенического пояса, но тут кто-то заметил, что оратор, будучи мужчиной, не имеет права входить в бюро клуба. Жюль Алике потребовал, чтобы тот, кто это сказал, встал и представился. Поднялся высоченный солдат Национальной гвардии и одним прыжком оказался на трибуне Поднялся немыслимый переполох, президентша, асессорши, зуавессы набросились на него, так что он с трудом вырвался из их рук, в синяках, царапинах, порванной одежде…»

К счастью, совсем не все парижанки горели желанием как можно больше походить на мужчин. Большинство оставались верны своему полу, и им удавалось помочь солдатам, не прибегая к ружьям.

Позволю себе привести только один пример. В новогодний вечер молодая вдова, мадам Ригаль, жившая неподалеку от заставы Терн, с глубоким состраданием подумала о смелых гвардейцах, которые несли службу под снегом. Она закуталась в шаль, побежала к линии укреплений и окликнула молодого гвардейца:

— Хочешь отметить со мной Новый год?

Изумленный юноша ответил:

— Я не имею права покинуть мой пост.

— Всего полчаса… Обещаю тебе…

Он согласился и пошел за молодой женщиной. На столе перед слабым огнем в камине не было ничего, кроме стакана вина.

— Этого, конечно, мало, — сказала вдова, — но ведь есть еще я…

Солдат непонимающе смотрел на нее. Она опустила глаза:

— Я подумала, что смогу заменить собой новогодний ужин и немного порадовать замерзшего на посту солдата.

Гвардеец одобрил ее предложение. Через минуту они отмечали наступление Нового года в постели…

Мадам Ригаль была истинной француженкой и пламенной патриоткой. Благодаря ей в новогоднюю ночь 1870 года шестнадцать гвардейцев имели праздничный ужин и стакан вина.

23 января 1871 года генерал Трошю и члены правительства Национальной обороны, торжественно поклявшиеся перед парижанами, что ни за что не капитулируют, были изрядно смущены, узнав, что в столице осталось хлеба не больше, чем на пять дней.

Жюль Фавр, министр иностранных дел, вызвал генерала д'Эриссон и дрожащим голосом сказал:

— Генерал, мы в отчаянии… Все пропало… Мы ошиблись… У нас нет больше хлеба… Нужно начать переговоры с Бисмарком… Завтра на рассвете вы передадите эту депешу немцам. Я прошу у канцлера аудиенции. Но, умоляю вас, никому ни слова об этом…

Он вздохнул и продолжил прерывающимся голосом:

— Одному Богу известно, что нас ждет, если мы будем вынуждены открыть правду парижанам…

В слишком длинном рединготе, ворот которого был усыпан перхотью, он выглядел жалко. Волосы его были всклокочены, голова слегка тряслась.

— Никому ни слова!

Генерал д'Эриссон вышел, оставив министра, облик которого будет служить образцом для нескольких поколений политиков Третьей республики, одного.

На следующий день он передал депешу Бисмарку, который разрешил месье Фавру пересечь прусские форпосты и прибыть в Версаль.